Космос с человеческим лицом

В православной иконографии существует удивительный антропоморфный образ царя-Космоса — его фигура находится в нижней части иконы Сошествия Святого Духа. Человек в царских одеждах держит в руках урбус — плат, на котором кириллицей начертано слово, с детства знакомое уже нескольким поколениям людей русской и советской культуры. В отличие от романских и германских языков, где Space  или Raum («космос» в переводе на английский и немецкий, соответственно – Forbes) — просто пространство, помещение, без каких-либо характеристик,  русский впитал восходящую к античной традиции трактовку Космоса как противоположности Хаоса, как Вселенную, подчиненную разумным законам и открытую для человека. Случайно или нет, русскому человеку было суждено 56 лет назад сделать первый шаг в космическую бездну, а последующим поколениям наших соотечественников — сыграть ведущую роль в освоении человечеством технологий длительного пребывания на орбите.

По прошествии драматических десятилетий космической гонки сверхдержав, где были и яркие победы, и горькие поражения, и неожиданные открытия, но самое главное — самоотверженный труд и беззаветная вера в победу — мы пришли к нынешней ситуации, когда на орбите Земли функционирует крупнейшее за всю историю обитаемое сооружение искусственного происхождения — Международная космическая станция, и лишь две страны в мире — Россия и Китай — обладают технологиями доставки человека с Земли на орбиту и обратно. В 2024 году заканчивается утвержденный ныне срок эксплуатации МКС, и какой из путей развития пилотируемой космонавтики окажется эффективнее — международный, по которому пошли Россия и США, которые за прошедшие четверть века не раз подставляли друг другу плечо; или национальный, с опорой на собственные силы (и огромный российский задел), который выбрал Китай, — сказать сейчас непросто. Как бы то ни было, футурологи конца прошлого столетия были бы, безусловно, разочарованы. Далеко не самые оптимистичные прогнозы, в которых несколько десятилетий назад мало кто сомневался, не сбылись.

Пожалуй, самое главное разочарование, которое постигло визионеров на рубеже тысячелетий, состоит в том, что на орбите не появилось сколько-нибудь масштабного производства. Собственно, именно это обстоятельство, наряду с крахом СССР и катастрофами «Челленджера» и «Коламбии», поставило крест на амбициозных программах-близнецах «Буран» и «Спейс Шаттл». Тяжелые космопланы с огромными грузовыми отсеками были в первую очередь рассчитаны на обслуживание грузопотока между Землей и орбитой. Возможность многоразового использования кораблей была подчинена именно этой задаче. Соображения экономии оказались вообще несостоятельны — подготовка «Шаттла» между полетами стоила в разы дороже запуска нового «Союза» и даже «Протона». А военные задачи, которые, разумеется, никто не отменял, стали в этом формате неактуальны — пугало «звездных войн» оказалось на поверку не более чем проявлением феномена так называемой «постправды», к которому в глобальной политике, кажется, уже все привыкли.

Следующий удар по пилотируемым космическим программам пришел оттуда, откуда не ждали, — от научно-технического прогресса. Сейчас стало общим местом пугать всеобщей роботизацией, которая, как утверждают некоторые эксперты, грозит оставить без работы массовые профессии, от работников колл-центров до водителей-дальнобойщиков. Однако едва ли в прошлом столетии кто-то всерьез полагал, что искусственный интеллект способен составить конкуренцию космонавту. Кстати, исторически именно Советский Союз, проиграв США лунную гонку, первым принял решение перейти на межпланетные полеты исключительно беспилотными средствами, а пилотируемую космонавтику развивать в направлении создания сложной многофункциональной обитаемой инфраструктуры. Опыт показал, что решение было верным, хотя оно, как это не раз случалось с достижениями советской эпохи, опередило свое время и не было подкреплено экономическим фундаментом. Благодаря взрывному развитию информационных технологий сегодня нет такой задачи, которую мог бы выполнить космонавт и с которой бы не справился космический беспилотник. Поэтому на фоне чрезвычайно интенсивной кампании по исследованию и освоению Марса и осторожному возвращению к Венере, которую ведущие мировые игроки осуществляют при помощи автоматических аппаратов, заявления основателя SpaceX Илона Маска о колонизации Красной планеты в профессиональном сообществе не воспринимаются всерьез. При всей значимости пилотируемой экспедиции на Марс, которая, безусловно, когда-нибудь состоится, человеку там, по большому счету, делать нечего.

Означает ли это, что в космосе можно вообще обойтись без человека? Только до того момента, когда, согласно известному мему, «что-то пойдет не так». Именно в ситуации, когда необходимо оперативно принимать решение, а Земля по какой-либо причине не может этого сделать, человек незаменим. Особенно когда от принятого решения критически зависит жизнь людей на Земле. Это касается любых технических систем, включая и вполне «земные» автоматизированные производства и средства искусственного интеллекта. Создают, обслуживают и ставят им задачи все равно люди. И, безусловно, у российской, да и мировой пилотируемой космонавтики, есть будущее гораздо более серьезное, чем пресловутый космический туризм или гипотетическая колонизация планет. Космонавты будущего — это прежде всего инженеры, обеспечивающие функционирование рукотворного экзоскелета нашей   планеты — сложнейшей инфраструктуры вокруг Земли, где будут и орбитальные производства, и информационные хабы, и энергетические магистрали. Безусловно, поддерживать эту махину сможет только устойчивая экономическая модель, которую пилотируемая космонавтика пока, увы, не нашла, и не только отечественная. В 90-е годы казалось, что Россия сможет долгие годы безбедно существовать в роли «космического извозчика», продолжая эксплуатировать советское наследие.

Однако после того, как вызванное системными проблемами отрасли падение технологической культуры привело к участившимся авариям и подорвало доверие заказчиков, а заявившие о себе в последние годы небольшие частные компании обрушили цены, стало ясно, что в качестве стратегии развития отрасли эта роль не годится, поскольку не имеет ни моральных, ни экономических оснований. На остальном же рынке космических услуг, объем которого оценивается в $300 млрд. в год,  доля России не превышает 1-2%, то есть вполне соразмерна вкладу российского ВВП в мировую экономику. Такая ситуация, конечно же, неприемлема для космической державы, создавшей за счет внутренних ресурсов все ключевые технологии космонавтики.

Понятно, что эту ситуацию нужно менять. Какая конкретно бизнес-модель окажется при этом наиболее эффективной, сказать трудно. Так, со ссылкой на опыт американских космических стартапов, раздается все больше голосов в пользу приватизации космической отрасли. Все же представляется, что прямое перенесение на российскую почву этой модели нежизнеспособно. Гораздо более реалистично выглядит государственно-частное партнерство с элементами добровольно-принудительного участия крупного частного бизнеса в проектах государственной важности. Однако какова бы ни была форма собственности, нам жизненно необходима внутриотраслевая конкуренция, наподобие той, которая успешно действовала в советскую эпоху как в авиационной, так и в ракетной промышленности.

На современном рынке космических услуг доминируют три сегмента. Самый значительный и в то же время наименее динамичный — это рынок телекоммуникаций, рост и объем которого в значительной мере завязаны на «земные» технологии. Более молодой и более динамичный рынок навигации и позиционирования имеет в России огромные перспективы, однако из-за очевидной военной составляющей он очень сильно политизирован, и продвижение на внешние рынки определяются далеко не объективными экономическими законами. Наконец, наименее объемный, но наиболее динамичный сегмент из «большой тройки» — это рынок дистанционного зондирования Земли, демонстрирующий в последние годы рост на уровне 10% в год. Обладая самыми масштабными в мире запасами природных ресурсов, мощной сельскохозяйственной отраслью и протяженными коммуникациями, наша страна не имеет права остаться безучастным потребителем импортных услуг. Дальнейшее развитие и усложнения средств наблюдения, а впоследствии — снабжения удаленных регионов не только информацией, но и энергией, светом, другими ресурсами, неизбежно потребует обслуживания все более сложной инфраструктуры, а значит — участия пилотируемой космонавтики.        

В связи с этим, стратегическое важное значение приобретает космодром «Восточный». С Байконура нам был доступен лишь узкий диапазон орбит, крайне неудобный для работы над российской территорией. С Восточного же становятся принципиально доступны полярные орбиты, с которых можно будет не только наблюдать, но и обеспечивать необходимыми ресурсами важнейший для нашей страны Арктический регион. Вероятно, будущие орбитальные станции станут посещаемыми, а не постоянно обитаемыми, и будут напоминать скорее морские порты с развитыми системами стыковки и захвата различных объектов, включая вышедшие из строя, с ремонтными доками, сборочными цехами и испытательными площадками, энергоузлами и дата-центрами.

И мальчишки, как и столетие назад, будут мечтать стать космонавтами, но не потому, что их будут осыпать цветами и показывать по телевизору — профессия станет массовой и относительно безопасной, как у современных моряков и пилотов гражданской авиации. Но, как когда-то путейцы, ракетчики и «айтишники», космонавты будущего будут элитой инженерного сообщества. Необходимо приложить все усилия для того, чтобы дипломы российских университетов стали для них надежным пропуском в профессию в глазах самых придирчивых работодателей.

Источник: www.forbes.ru