"Москва - город оптимальный для жизни"

— Вы как относитесь к памятнику Владимиру на Воробьевых горах?

— Без комментариев. Это политический вопрос.

— Вам нравится жить в Москве? Или здесь стоит что-то кардинально менять?

— Конечно, нравится. Ничего не надо менять. Город ведь состоит из разных особенностей, это не только вопрос архитектуры. Я считаю, что то, что сейчас делается и развивается, абсолютно позитивно. Для Москвы сейчас важно не метаться, а спокойно реализовывать намеченные вещи. Тут я приветствую статику, а не подвижность. Что касается общего эмоционального состояния — мне лично нравится в Москве. У меня нет переживаний или дум на тему, в каком городе лучше было бы жить. Для меня Москва — город оптимальный для жизни, вне всяких сомнений.

— Назовите 5 основных градостроительных проблем города.

— Я могу выделить 4 проблемы. Номер один — серьёзная нехватка зонирования пространства, из чего проистекают многие другие проблемы. Гигантский процент застройки (если даже не брать промзоны) — гражданская застройка за пределам третьего кольца и за МКАДом. На 80% она не создает комфортной среды.

— Пространство не разделено на частное и общественное, не предполагается социального контроля, общественной уличной жизни, формирования городских сообществ-дворов.

— Как вы собираетесь решить эту проблему?

— Вышли стандарты застройки. Есть масса уже спланированных территорий с учетом решения этой проблемы, [хотя] убрать её в короткие сроки крайне тяжело. Все не вечно, и районы со временем перестраиваются. В момент этой перестройки все вещи должны быть каким-то образом решены.

— Когда Сергей Капков работал руководителем департамента культуры, он говорил, что культура и общественные пространства должны развиваться в спальных районах. Сейчас Капкова нет, теперь этим слабо занимаются. Можно ли решить эту проблему архитектурными инструментами?

— Я, честно говоря, не чувствую разницы, чтобы можно было сказать: «Вот есть позитивный опыт, который развивался, и вдруг он остановился». Можно пример?

— Позитивный опыт — это развитие домов культуры, переформатирование библиотек, развитие парков и пешеходных зон. Проекты были, они начали осуществляться. Например, Гончаровский парк или парк Садовники, ДК ЗИЛ, переделали музыкальные школы и выставочные залы. Капков, уходя из мэрии, об этом сказал: у московской власти изменились приоритеты. Ну и мы видим, как процесс пошёл на спад.

— А в чём выражается спад? Я с большим уважением к Сергею Александровичу отношусь, но нужно понимать, что есть инициатива градоначальника, которая реализуется, и он [Капков] тоже был человеком, поставленным реализовывать эту волю. Не нужно преподносить ситуацию так, что есть хорошие и плохие. И что хорошие боролись за добро, а сейчас зло начало побеждать. Это слишком наивно, ситуация выглядит принципиально иначе. Есть некая идеология, которую привнес с собой мэр, и под нее он подбирает людей. Идеология и её реализация шлифуются, потому что у нее есть своя экономика, техника процесса. Те или иные тренды могут менять свое направление не потому, что есть добрые или злые люди, а потому, что нарабатывается опыт и какие-то вещи признаются нерациональными. Может, становится невозможным реализовать что-то, что можно было сделать в другой экономической ситуации. Если сравнивать корректно, то нужно сравнивать все аспекты работы, произведенной год назад или два года назад, с сегодняшним днем, и все факторы, которые изменились. Я не отрицаю роль личности в истории и успешность или не успешность одних менеджеров по сравнению с другими. Но ставить вопрос так, что была правильная идеология от одного человека, и она изменилась с приходом другого, нельзя. Идеология одна и та же, ее могут лучше или хуже реализовывать.

Мы сегодня боремся за то, чтобы городское пространство (помимо квадратных метров, которые город дает) было для человека максимально комплиментарным. Чтобы им хотелось пользоваться. Самый простой и понятный индикатор — количество людей на улицах. Чем их больше на улице находится и проводит там время, тем, как показывает практика, город успешней. Поэтому Москва здесь абсолютно находится в общемировом тренде.

— Первая проблема — зонирование. Какая следующая?

— Из нее проистекает ряд подпроблем. Например, низкая плотность улично-дорожной сети. Там, где эта сеть возникает, она излишне габаритна. Из-за того, что у нас есть территории, не дренированные транспортом, то эта капиллярная сеть вытекает в довольно большие транспортные каналы. Город получается рассеченным на отдельные куски, и эти большие транспортные каналы забиваются всё равно. Проблема не существует сама по себе, в отрыве от общей планировки города.

Часто говорят, что Москва — радиально-кольцевая, и что ничего не поделаешь. На самом деле, если посмотреть на градостроительную ситуацию даже 50-летней давности, структура города была такая же. И никакой проблемы не было. Она наросла из-за того, что, в свое время, никакого прогноза сегодняшней ситуации, что подвижность в городе будет расти, особенно за счёт личного транспорта, не было. И формат жизни нельзя изменить — человек всегда нуждался и в личных пространствах, и в общественных, в социализации, в приватной части жизни.

Просто шла долгая попытка советской эпохи навязать другой менеджмент против природы, и в итоге получился коллапс. И разные фразы типа «от плохой архитектуры никто не умирал» — совершенно ложные по своему посылу. Потому что плохая [архитектура] в конечном итоге заставляет человека умирать раньше.

Я убежден, что градостроительная сложность нажита за десятилетия второй половины XX века.

— Типовая застройка, наверное, тоже является проблемой. Правительство сформулировало новые требования к строительству типовых домов. Строительные компании должны полностью перестроиться к 2016 году, или они останутся без контрактов.

— В самом понятии домостроительного комбината (ДСК) «типовой застройки» никакой проблемы не существует. Типовая застройка из инструмента, который тебе должен помогать делать свою работу и обеспечивать людей более дешевым и доступным жильем, превратилась в диктатора. Инструмент стал тобой управлять. Примерно такой же эффект от мобильного телефона: он был призван человеку помогать, а стал его повелителем. Нужно вернуть технологию ее законное место и описать рамки ее действия. Мы сказали: есть некие стандарты качества среды, которые должны выполняться. И приходили технологи (те, кто занимается строительством), говорили: «Знаете, у нас вся нормативная база, оказывается, заточена под эту технологию. Она нам диктует, какой высоты должен быть дом, какие должны быть квартиры». Это диктуется не природой человека, его пристрастиями, вкусом. А должно быть наоборот. Технология должна исполнить желания человека о его видении комфортной жизни. И все, что мы делаем — пытаемся вернуть компетенцию принятия решений человеку (архитектуру, заказчику), а не условному заводу, который выпускает продукцию.

— Вы считаете, ДСК успеют перестроиться до 2016 года? Чтобы строить по новым требованиям, надо закупить западное оборудование — в условиях санкций с этим сложно. Тем более, такая практика не соответствует политике импортозамещения.

— Не все так линейно. Во-первых, думаю, что успеют. Довольно заметная часть [компаний] уже перестроилась, и она может покрывать спрос. Теперь для тех, кто не успевает, ситуация становится жёстче. [Такие компании] просто не будут работать на рынке.

Надо помнить, эта тематика, технология так доминировала, что даже застройка, никак не обязанная следовать технологии, пришла через идеологию и головы людей, кто занимался этим проектированием. И даже в монолитном домостроении стала преобладающей.

Мы-то стандарт выпускаем для любого строительства, не только для панелей. Те, кто рискуют не успеть, остаются вообще в меньшинстве, и доля рынка, которую они занимают, в случае их неготовности к такой конкуренции, будет занята другими игроками.

— Может, вы как раз хотите проредить рынок от игроков?

— Нет. Мы хотим, чтобы более качественный продукт выходил на рынок за те же деньги. И чтобы на рынке не было тех игроков, которые откажутся или не смогут соответствовать этим требованиям.

— Это может привести к монополизации рынка. Потому что крупным компаниям-монополистам намного легче купить оборудование.

— Наоборот, первыми обновляются маленькие производства. Сложнее здесь большим. Но большие, 1-ый ДСК, например, ПИКовский, — они уже работу провели или проводят, а более маленькие производства (такие, как «Интеко», «Мортон») еще загодя были готовы.

— Сохранение историко-культурного наследия, исторического центра Москвы — тоже проблема?

— Не считаю это проблемой. Она, во многом, раздута. Моя версия: природа этой проблемы — несколько ярких утрат, которые случились в период Юрия Лужкова и стали общеизвестными и широко разрекламированными. Например, Военторг, гостиница «Москва», Манежная площадь. Эти вещи стали серьезным драйвом в теме о том, что московское наследие находится под угрозой.

Да, есть много пограничных примеров, вызывающих дискуссию, но при строительстве любого города они часто встречаются. Запад, на который у нас очень любят ссылаться, часто с наследием еще более жестко решал вопросы. В Москве и в России была послевоенная традиция восстанавливать памятники — а не везде так было. Многие западные страны заметно упрощенно к ситуации подходили. Есть какие-то вещи, которые можно отметить с положительной точки зрения. Традицию — советскую в прошлом, теперь российскую — работы с объектами наследия. Конечно, все еще есть сложные вопросы.

— Вы, наверное, знакомы с «Черной книгой» «Архнадзора», согласно которой за время работы Сергея Собянина на посту столичного мэра снесли, разрушили или частично разрушили около 60 объектов культурного наследия. Вы согласны с этими цифрами?

— Ни одного объекта, имеющего статус памятника, не было разрушено и снесено. Ни одного памятника (того, что официально относится к объектам культурного наследия) уничтожено не было, это 100%. Нарушения закона не происходит. Есть много объектов в городе, по ним есть разные мнения.

Тут два слова про деятельность «Архнадзора». Я хорошо знаком с их работой, сталкиваюсь довольно часто.

Там есть ряд серьезных специалистов, которые посвятили свою жизнь этим вопросам. Но эксперты и авторитетные люди в вопросах наследия — они не все состоят в «Архнадзоре». Больше того, там много людей, которые экспертами не являются, а просто любят это занятие. Это не значит, что не надо заниматься этой работой, я считаю, что в этом есть польза. Но во всём надо знать меру. Часто вещи, которые «раскачиваются», являются 100% спекуляциями. Я помню сюжет про Екатерининскую больницу, везде трубилось, что её сносят. Я сам занимался этим вопросом, знаю прекрасно, что там происходило. Здание Мосгордумы, которое сейчас там построили, не вызывает ни у кого никаких вопросов. Абсолютно вписано в контекст, и могу чётко сказать: проект знаю, сам занимался, работал с архитекторами. Чтобы здание аккуратно встало в историческую застройку, и никого не беспокоило — ради этого надо было снести два объекта. Это одноэтажные хозяйственные постройки: покойницкая и прачечная. «Архнадзор» не согласен был их убирать.

Во все эпохи строили утилитарные сооружения по своему замыслу, которые не имеют никакого ключевого значения для облика города. И цепляться за каждую такую историю, чтобы сделать определенную рекламу организации, я считаю абсолютно некорректным. Были примеры с другим объектами. Тот же парк Зарядье. Этот проект был максимально проработан с экспертами по наследию, по видовым точкам, всем нюансам работы в исторической среде. И уж если глобально сравнивать: то, что там была гостиница «Россия», огромный кирпич, и то, что появляется парк — это огромный позитивный повод. Много тенденциозных вещей, реально предвзятого взгляда ради рекламы самого процесса...

— А зачем? «Архнадзор» — это же не коммерческая структура, что они получают от такой рекламы, по вашему мнению?

— Я считаю, что это разговор не для интервью. Что они получают, я не знаю. Но я не стану утверждать, что известность «Архнадзор» не интересует.

​— Пример столкновения «Архнадзора» с московскими властями — это дом Привалова. Вы поддержали его снос. Эксперты «Ахнадзора» считают, что снос провели незаконно, потому что у дома Привалова был охранный статус, хотя он не и являлся объектом культурного наследия.

— Это очень сложный проект. Мы касаемся всех вопросов сноса, но, в основном, с точки зрения проектов, которые возникают либо при реконструкции объектов наследия, либо при строительстве чего-то нового на месте исторической застройки, которая может быть разного качества. Тема [сноса дома] родилась не сегодня и точно не при Сергее Собянине. Обязательства, которые были выданы, и проект, который был полностью согласован, — всё было сделано довольно давно. Клубок этих обязательств нельзя было решить без реализации этого проекта, который подразумевал разборку частей (а не всего комплекса, кстати).

— Вы упомянули Зарядье. Кто сейчас курирует стройку? Были разные версии — строительный блок, который возглавляет Хуснуллин, департамент культуры, Мосгорпарк.

— Конечно же, сейчас проект реализуется градостроительным комплексом Москвы под руководством Марата Хуснуллина. Мы очень плотно сотрудничаем с департаментом культуры, со всеми профильными департаментами. Депкультуры будет отвечать за дальнейшую эксплуатацию. Я руководитель авторского коллектива. С нашим победившим консорциумом, который продолжает реализовывать свою концепцию, есть работа над филармонией, набережной, помимо парка, которая делается несколько иначе, чем было в консорциуме победителей. Мы достигли соглашения, что в этой части проект изменим. Есть работа с прилегающими территориями, есть работа по реконструкции зданий на Варварке, 14, которые будут отелем. Процесс очень сложный, но мы движемся — и очень успешно.

В 2006 году в Москве снесли гостиницу «Россия». В январе 2012 года президент России Владимир Путин предложил мэру города Сергея Собянину подумать над созданием парка на месте снесенной гостиницы. В апреле 2015 года началось строительства парка Зарядье. Конкурс на концепцию проекта выиграло американское бюро Diller Scofidio + Renfo, авторы парка High Line в Нью-Йорке. Согласно концепции, на территорию парка перенесены 4 характерные для России ландшафтные зоны: северные ландшафты, степь, лес и пруды, которые спускаются террасами с верхнего уровня участка к его нижней части, с северо-востока на юго-запад. Кроме этого, в парке собираются создать искусственный микроклимат в разных зонах. Парк будет построен на бюджетные деньги. Примерная сумма — 10 млрд. рублей.

— Некоторые чиновники и эксперты говорят, что существует концепция парка, которую разработали иностранцы, и, тем не менее, существует иное видение, которое расходится с основным проектом.

— Во-первых, нет ни одной в мире концепции, которая была бы добуквенно реализована. Есть стадийность проектирования, и любой концептуальный замысел подвергается корректировкам в процессе реализации. Масса факторов влияет, и их просто невозможно на стадии концепта предусмотреть. Все совершенно спокойно к этому относятся.

Концепция парка Зарядье оказалась устойчивой к тому огромному количеству сложностей, которое мы имеем на участке. Сам поражаюсь. В самом центре, не называю всех деталей, участок изобилует нюансами, обременениями и необходимостью согласования с огромным количеством органов. Просто счастье, что вещи, которых мы знать не могли, оказались предугаданы в концепции просто по воле случая. Никто из всей команды не знал вещей, о которых мы узнали просто в процессе реализации, с изучением инженерных особенностей участка и массой других вещей. Если бы мы выбрали на конкурсе любой из других проектов, он бы подвергся заметно более тяжелым изменениям.

— Иностранные компании, которые участвовали в разработке концепта парка Зарядье, дальше продолжат работу над проектом?

— С ними подписан контракт. Работа строится самым плотным образом. Кроме того, что они приезжали, у нас на этой неделе было два или три совещания в режиме Skype. Поверьте мне: пока мы не достигаем консенсуса по всем проектным решениям, мы их в стройку не впускаем.

— Какова стоимость работы иностранцев для городского бюджета, какова стоимость концепта, разработанного ими? И какова общая стоимость всего проекта?

— Я не распоряжаюсь бюджетом, я бы даже комментарий давать не хотел. Предлагаю в Мосинжпроект обратиться. У нас так распределена работа: управление авторским коллективом — с моей стороны, а экономическая ситуация — в руках Мосинжпроекта.

— Уже есть список кандидатов, кто возглавит парк Зарядье?

— Есть люди, с кем мы сейчас работаем и кто при определенном стечении обстоятельств может потом парк возглавить. Сейчас имена называть не готов. Это не один человек, а довольно узкий круг специалистов, с кем мы работаем. Так как это компетенция департамента культуры, за ними будет принятие решения. Мы сейчас коллегиально подобрали очень компетентный коллектив, который занимается вопросами в режиме дирекции. Она создается на конкретных людях.

— Говорят, дирекцию возглавит Елена Тюняева, директор парка «Музеон».

— Нет, это не так. Еще раз говорю: не хочу конкретных людей высвечивать. У нас есть пока договорённость по той команде, которая работает на фазе создания парка.

​— Вы упомянули о сложностях со строительством объекта. Известно, что на площадке под землёй проходит линия метро, кабельные коллекторы, теплотрасса. Но главное обременение — это подземный военный бункер, который находится под парком. Насколько сложно было всё это согласовывать и вести строительство?

— Я тут прошу очень аккуратно, потому что у вас, наверное, нет допуска к гостайне, у меня есть. Вы можете позволить себе на уровне слухов обсуждать такие вещи, я — не могу.

— Это понятно. Мой вопрос вызван публичными высказываниями. Например, Владимира Путина. На одной из пресс-конференций ему задали вопрос по Зарядью. Он сам рассказал о бункере под Зарядьем и сложностью стройки в связи с этим, потому что Москва изначально строилась как центр управления обороной страны.

— Тем не менее. Это компетенция президента — комментировать данные вопросы, но не моя. Я знаю свои полномочия , и эти вещи я комментировать не могу. Сложная площадка. Почему именно? Просто поверьте на слово.

— Тогда без конкретики. Насколько сложно сейчас строить в Москве? Потому что Москва, действительно, задумывалась и строилась как центр управлением обороной. Сейчас, куда ни посмотри, везде где-то бункер, где-то теплотрассы, где-то коллекторы или метрополитен. Тот же самый проект расширения МГУ, который предполагает стройку в Раменках над бункерными сооружениями.

— Во-первых, плотность этих сооружений не такая высокая, чтобы говорить об этом как о системной проблеме. Москва — город с огромным количеством разных коммуникаций. И в силу того, что планирование многих вещей откладывалось, видимо, на дальнюю перспективу, эти коммуникации на новых площадках, являются сложностью для работы. Это не только объекты гражданской обороны. С другой стороны, с чем сравнивать? Я думаю что, любой большой мегаполис изобилует сложностями.

— Сложно в том смысле, что не всегда об этом известно даже на этапе строительства.

— На том же Зарядье многие вещи стали известны на этапе глубокого изучения площадки, которое сразу было сделать невозможно. Такие вещи есть, но не могу сказать, что это является проблемой системной. Зарядье — стройка, которая максимально близка к Кремлю. Чем ближе к центру, тем ситуация сложнее, просто больше история участка. Зарядье — самая древняя площадка Москвы, она была освоена раньше, чем Кремль. Понятно, что на ней — максимальное количество сложностей, которое можно придумать. Но не везде так сложно.

— Проект, в который вы глубоко погружены, — это Москва-река. Есть примерные параметры, сколько это будет стоить? Наверное, такие затратные проекты никогда не осуществлялись в Москве.

— Конечно, осуществлялись. Москва-река была серьезно модернизирована в соответствии с Генпланом 1936 года. Строительство канала Москва-Волга, запитка Москвы-реки волжской водой (в Москве-реке 80% воды из Волги) — глобальная вещь. Она затрагивала больше ресурсов и усилий, [чем современный проект]. Мы говорим о вещах не таких сложных, но очень важных для качества города. Суть проекта в том, чтобы объединить всех, кто находится на реке, в неком общем порыве развития территории.

— То есть государственно-частное партнерство и концессии.

— Конечно. В разных, видимо, долях и с разной степенью участия.

— Есть уже известные крупные партнеры проекта?

— Крупных, которых можно назвать, нет. Есть те, кто находится на реке, и понятно, что с ними совместно надо работать. «Рублево-Архангельское» ( там «Сбербанк»). Площадка Тушинского аэрополя, где тоже есть застройщики, с кем можно и нужно работать по строительству набережной. Есть Строгино — это уже городская сложившаяся территория. Ей должен, видимо, заниматься город. Есть Хамовнический завод (это федеральное предприятие), есть Мневники (это и город, и федеральный парламентский центр), есть инвесторы в районе Большого Сити, есть западный порт самого Сити. На Юго-Востоке есть ЗиЛ, Павелецкая промзона, территория стадиона «Торпедо». Проект в его обозримой части рассчитан на 20 лет.

— Москва сейчас берется за очень крупные проекты развития общественных пространств и стройки: ВДНХ, Парк Зарядье, Москва-река. Справится ли город, учитывая то, что Москва-сити, например, до сих пор не достроен?

— Москва-сити достроится — сомнений никаких нет. Когда-то и развитие реки случится. В городе должны быть правильно выбранные проекты и расставленные приоритеты. Я не вижу большой трагедии, что те или иные вещи откладываются даже на годы. В конце концов, если экономика говорит, что какие-то вещи пока не востребованы — значит, их время пока не пришло.

— Москва-река востребована экономикой. Это развитие бизнеса, туризм, налоги.

— Я был инициатором этого проекта и с этой идеей носился. Не сказать, что я такой оригинальный — руководство города периодически рассматривало этот вопрос, ещё при Лужкове. Тема понятна и очень перспективна. В моём понимании, это проект № 1 на будущие годы для города.

— Конкурс на обустройство Нагатинской набережной в рамках проекта Москвы-реки выиграло российское архитектурное бюро Wowhouse. Они говорят об установке маяка, площади Якорей,
ёлки, которую будут наряжать в Новый Год. Это будет детский парк? 

— Конкурс проходил не на обустройство Нагатинской набережной, а на 1.5 км набережной нового городского квартала в районе Нагатинской поймы «Ривер парк». В концепции занявшего первое место рейтинга бюро Wowhaus главным акцентом набережной становится городской маяк, обозначающий конечную точку прогулочного маршрута. Движение пешеходов будет организовано через несколько разнообразных зон — это зеленый променад, яблоневый сад, старый корабль, переоборудованный̆ в сады на воде, луг, амфитеатр. По сумме качеств, таких как затраты, реализуемость, эксплуатационная составляющая, включая, конечно, архитектурное решение, проект Wowhaus получается выразительным и вполне реальным. Плюс идея с маяком очень красивая, я даже подумал, не сделать ли это вообще городской приметой и использовать в наших новых проектах. Мне кажется, это хорошая находка, хотя и лежащая на поверхности.

На территории Нагатинской поймы, которая раньше использовались для складирования мусора, собираются создать круглогодичный детский парк развлечений Dreamworks. Планируется, что там будут аттрационы, кинотеатр, цирк, детские кафе. Кроме этого, планируется построить гостиничный комплекс, концертный зал и детскую яхтенную школу. Мэр Москвы Сергей Собянин говорил, что территорию поймы освободят от всего мусора, осушат заболоченные участки и посадят деревья. Обновленная Нагатинская пойма будет интегрирована в транспортную систему города: появятся новые дороги и проезды, а также мост через Москву-реку. Архитектурное бюро Wowhaus, которое выиграло конкурс на проект обустройства поймы, уже сотрудничало с городом и частными компаниями. Например, оно разработало проект Крымской набережной и «Оливкового пляжа» в Парке Горького.

— Давайте поговорим об отечественном зодчестве. Почему русский орнамент и старорусские элементы архитектуры не используются в современном строительстве? Если обратить внимание на западно-европейские или азиатские проекты — там эти традиции постоянно в работе, особенно в центре города. А в Москве, да и в России этого практически нет.

— В двух словах постараюсь рассказать. История орнамента — тема сложная. В моей творческой работе много с этим связано. Дом по адресу «Гранатный, 6» покрыт орнаментом очень плотно, и многие вещи делаются другими архитекторами по таким мотивам. Я считаю, что есть некие идеи, захватывающие умы. Долгое время, к сожалению, такой была идея отказа от декораций здания. Кстати, в упомянутой Европе вы мало найдете проектов, которые развивают тему орнаментирования тонко разработанной поверхности.Но я думаю, что у орнамента большое будущее.