Рынок фальшивых картин набирает популярность

10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву — непосредственно от автора.

Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, — говорит Андрей Васильев, — а Бурцев — мой герой».

В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото — ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.

Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.

Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», — говорит Васильев.

Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине — это ее провенанс, то есть происхождение.

В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.

В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.

«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» — «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.

Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер — известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»

Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». — «Обращайтесь».

После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон.

В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.

Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон — отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.

Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).

Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.

Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.

В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.

На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих — эту картину Григорьева.

«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, — сказала Лариса Малькова, — оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».

На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»

Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», — сказала она.

В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.

31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», — заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.

Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению — конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.

Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% — подлинники, остальное — подделки», — считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше — 20–30%.

Но у Авена есть особенность — ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, — говорит Петр Авен. — Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».

Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально — Росохранкультурой, а на деле — Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.

В каталоге — пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.

На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX — начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае — как работу Иосифа Крачковского.

«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, — говорит Емельян Захаров. — Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены — выше».

Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло — за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.

Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», — смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru.

Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне — они-то думали, что картина подлинная.

Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке — сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.

В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению — чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.

Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.

«За двадцать лет я купил две поддельные картины, — говорит Петр Авен, — через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».

До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», — рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе — картина оказалась ненастоящая.

«Мы послали все эти документы Bukowskis, — говорит мой собеседник, — они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!

Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», — продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», — отмечает Петр Авен.

^{Елена Баснер. Фото РИА Новости}

Спустя два года после этой истории мой другой собеседник — Виктор Шпенглер — тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно — суд признал картину подлинной. «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», — говорит Виктор Шпенглер.

Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, — говорит он. — Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.

Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, — говорит он, — эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.

А ведь эти 960 картин, напомню, — это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?

На российском рынке — рынке понтов — ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос — появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.

В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.

В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.

Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.

Юлия ЛАТЫНИНА

Газета обратилась за комментариями к участникам скандального дела.

Андрей ВАСИЛЬЕВ: «Мне кажется, Баснер кого-то выгораживает»

— В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии — фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву

— Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?

— В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. — Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное — провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.

— Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?

— Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, — это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.

— Почему вы молчали до 2011 года?

— После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал — деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.

— Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?

— Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали — выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня — подлинник, подделка — в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.

Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца — Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.

— Почему так долго тянулось следствие?

— В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.

— Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?

— Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз — в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.

— Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…

— По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.

Мне ее безумно жалко — она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.

Лариса МАЛЬКОВА, адвокат Елены Баснер:

— Васильев и Шумаков — не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она — официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.

Евгения ПЕТРОВА, зам директора Русского музея:

— С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году — за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать — частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.

Ирина КАРАСИК, доктор искусствоведения:

— С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. Лена ярко проявила себя в разных областях нашей профессии: научные статьи и доклады, публикации архивных материалов, кураторская, экспертная, преподавательская деятельность, сценарии фильмов, популярные лекции. Без ее трудов, многие из которых становились открытиями, невозможна сегодня историография русского авангарда. Елене Баснер принадлежит ведущая роль в изучении и истолковании позднего творчества Казимира Малевича. Именно она, развив идею Шарлотты Дуглас о необходимости пересмотра системы авторских датировок, окончательно расшифровала мистификацию художника, обосновала и закрепила убедительную хронологию. В 1999 году в Русском музее прошла успешная защита ее кандидатской диссертации «Живопись К.С. Малевича позднего периода (феномен реконструкции художником своего творческого пути)». Лена причастна к самым знаковым выставкам Русского музея. Ее усилиями и под ее руководством в Петербурге создан Музей истории петербургского авангарда (Дом Матюшина). И в жизни, и в профессии я не знаю более честного, независимого, бескорыстного и внимательного к другим человека. Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.

Михаил КАМЕНСКИЙ, генеральный директор аукционного Дома «Sotheby's Россия и СНГ»:

— Эта ситуация — экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история — следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х — начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка — и поток подделок еще вырос.

Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер — человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.

Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. Елена Баснер, Андрей Васильев, Русский музей — это имена, к которым я неравнодушен, судьбы этих организаций и людей — судьбы нашей культуры. Но, к сожалению, все дошло до такого градуса, что взрыв должен был случиться.

Источник: Новая Газета