Россия, 1613. Избрание гаранта

400 лет назад Земский собор, созванный после освобождения Москвы ополчением Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, избрал новым государем всея Руси Михаила Романова, сына патриарха Филарета, находившегося в польском плену. Это произошло 21 февраля 1613 года (по новому стилю — 3 марта). 14 (24) марта избранный царь, находившийся в тот момент в Ипатьевском монастыре под Костромой, с разрешения своей матери, инокини Марфы, дал официальное согласие занять российский престол. 11 (21) июля 1613 года его торжественно короновали в Кремле.

 

Нормализация по-московски

 

С тех пор как в 1598 году в России не осталось наследников на престол по праву родства*, царей, начиная с Бориса Годунова, избирали Земским собором. Правда, это весьма отдаленно напоминало современные выборы. Скорее, речь шла об утверждении единственной, заранее известной кандидатуры. Так получилось и на Земском соборе 1613 года: те, кто участвовал в итоговом голосовании, высказали свое мнение единогласно.

 

Бытующее до сих пор представление, что это был едва ли не самый представительный Земский собор за всю историю России, — во многом миф. Действительно, число его участников было достаточно велико, к тому же это один из очень немногих случаев, когда в соборе участвовали казаки и крестьяне.

 

Однако представительство российских территорий было далеко не полным: многие боялись ехать в Москву, когда на дорогах бесчинствовали шайки разбойников, у кого-то не было средств, третьи, как например жители Астрахани, просто еще не знали, что в Москве победило народное ополчение, и хранили лояльность давно убитому Лжедмитрию II.

 

Неудивительно, что наибольший политический вес в этой ситуации получили «старые системные кадры» из московских боярских и княжеских родов. Логика сформированного ими большинства была проста: речь шла о восстановлении старого дедовского порядка, сильно подорванного Смутой, но все же устоявшего. Хотелось даже не столько «сильной руки», сколько «стабильности».

 

Претенденты на престол

 

Князь Дмитрий Пожарский

 

Вопреки бытующему мнению, 35-летний князь Дмитрий Иванович Пожарский на русский престол не претендовал. Приняв капитуляцию польского гарнизона 26 октября (5 ноября) 1612 года, в отличие от некоторых других своих сподвижников, он даже не стал селиться в Кремле, предпочтя Арбат. Как победитель интервентов, он, разумеется, обладал огромным авторитетом, пользуясь славой национального героя, но царем быть не мог. Не только в силу своего относительно худородного происхождения (Пожарский принадлежал к весьма скромному семейству князей Стародубских, служивших Москве с XV века). Его собственная карьера, начавшаяся при Борисе Годунове, была сломана Смутой. Как полководец, можно даже сказать, как полевой командир, Пожарский стал широко известен после ожесточенных уличных боев с поляками в Москве весной 1611 года, когда столицу безуспешно пыталось взять первое ополчение Прокопия Ляпунова. Тогда князь командовал баррикадой у Сретенских ворот, попал под артиллерийский обстрел, но тем не менее не дал противнику пройти.

 

Боевая отвага, организаторские способности и чистая биография, собственно, и привлекли внимание главы Нижегородского посада Кузьмы Минина. Пожарский удивился, когда ему поступило предложение возглавить новое ополчение, и даже пытался отнекиваться, но энергии купца Минина хватило, чтобы убедить князя стать, как сказали бы сейчас, лицом освободительного движения. Однако Пожарский даже не возглавил «Совет всея земли» — временное правительство, пришедшее к власти в результате победы второго ополчения. Это место занял князь Дмитрий Трубецкой, действительно какое-то время видевший себя возможным царем.

 

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, не достигший тогда и 30 лет, был человеком амбициозным, но поверхностным и неосмотрительным. Он принадлежал к потомкам Гедиминовичей, отец его входил в ближнее окружение Бориса Годунова. Если бы в 1605 году царем стал Федор Годунов, служивший у него стольником Дмитрий Трубецкой имел все шансы занять ведущее положение при дворе, но престол захватил сначала Лжедмитрий I, а затем Шуйский. Когда в 1608 году в Тушино появился Лжедмитрий II, 22-летний Трубецкой решил, что это его карьерный шанс: прямо во время боя на Ходынском поле он перешел на сторону тушинцев, за что получил от самозванца боярский чин. Успех, впрочем, оказался недолгим: два года спустя бежавшего в Калугу Лжедмитрия II зарубили шашкой, а Трубецкой, собрав остатки его войска, отправился в свободное плавание. Полякам и пригласившим их в Москву боярам он не верил и поэтому присоединился к ополчению Ляпунова против власти «семибоярщины» и инородцев. Но своей игры сыграть так и не сумел. В начале 1612 года он и вовсе совершил глупость — поддержал Лжедмитрия III, мелкого псковского авантюриста Сидорку, и сам же его потом арестовал. Поначалу он пробовал мериться достоинством с Пожарским, но потом присоединился ко второму ополчению. Так на деньги предпринимателя Минина был создан тандем двух Дмитриев, пожалуй, самый удачный в русской истории: в ополчении первенство оставалось за стольником Пожарским, а после победы временное правительство возглавил боярин Трубецкой. 

 

Князь Дмитрий Трубецкой

 

Конец 1612 года был его звездным часом. Однако стоило собраться Земскому собору, как «старшие товарищи» из московских родов довольно быстро отодвинули Трубецкого, играя на темных пятнах его биографии. Как бывший слуга Лжедмитрия II, он, пусть и косвенно, был связан с Мариной Мнишек, по-прежнему пытавшейся претендовать на власть. Это был гораздо более сильный компромат, чем, скажем, участие в «семибоярщине», члены которой в основном благополучно встроились в очередной новый порядок.

 

Вне системы

 

Источники умалчивают о каких-либо еще претендентах, кроме Михаила Романова и Дмитрия Трубецкого, которых мог бы всерьез рассматривать Земский собор 1613 года. Однако вне его повестки таковые претенденты, конечно же, существовали. Во-первых, польский королевич Владислав, которого еще в 1610 году на русский престол пригласило московское боярство, после того как от власти был отстранен Василий Шуйский. В нашей исторической памяти это выглядит чуть ли не как измена — шутка ли, посадить иностранца на российский престол! Однако мало кто при этом помнит, что сам патриарх Филарет, отец будущего царя Федор Никитич Романов, отправился в Польшу для переговоров об избрании Владислава русским царем, и только потом это обернулось для него пленом. Многие в тогдашних политических верхах видели свою логику в том, чтобы во главе государства встал иностранец, особенно если предварительно он примет православие.

 

Королевич Владислав

 

«Кремлевские тяжеловесы» времен Смуты по большей части принадлежали к поколению «детей опричного террора». Тот же Федор Никитич Романов родился в 1556 году, его детство и юность пришлись на самые мрачные годы правления Ивана Грозного. Отец Федора Ивановича Мстиславского, главы так называемой «семибоярщины», решивший позвать Владислава в Москву, возглавлял Земщину, против которой, собственно, и был направлен опричный террор. Как и многие люди своего поколения, да и во многом подобно послесталинскому поколению в советском руководстве, они слишком хорошо знали цену абсолютной тирании и массовому насилию в политике и не хотели их повторения ни в каком виде. Вся деятельность элиты после смерти Ивана Грозного по большому счету строилась вокруг этого, и уже Борис Годунов, как известно, сам из бывших опричников, предпочитал расправляться со своими противниками, отправляя их в монастырь, но не на плаху. Приглашение внешнего правителя, к тому же из Польши с ее традициями выборной монархии и вольности шляхты, выглядело гарантией от повторения деспотизма и террора.

 

Проект с Владиславом, однако, споткнулся о споры верующих. XVI и XVII столетия были временем жесточайших религиозных войн в Европе. С возникновением реформации в Германии и других странах Польша превращается в оплот католичества. В свою очередь, православие составляло едва ли не главную основу идентичности средневековых русских. Сам патриарх Гермоген уже согласился на избрание Владислава, если тот перейдет в православие, и только когда польская сторона подобный вариант категорически отвергла, стал писать свои гневные патриотические воззвания к народу России (собственно, эти речи и побудили к действию Минина, Пожарского и остальных). Со своей стороны, Владислав увидел в Московии неплохую возможность: в Польше ему мало что светило (королем его избрали только в 1632 году), в то время как в Москве уже были отчеканены монеты с его изображением, да и договор вроде бы подписан. Почувствовав себя обманутым, в 1617 году, когда Михаил Романов уже вовсю правил, Владислав попытался захватить Москву силой, но так и не сумел получить желаемого.

 

«Внесистемным кандидатом» внутри страны оставался сын Марины Мнишек «Иван Димитриевич», которого на Земском соборе 1613 года называли не иначе, как «воренком». После крушения первого ополчения в 1611 году Мнишек добилась, чтобы казачий атаман Иван Заруцкий и князь Дмитрий Трубецкой, оставшиеся в его руководстве после гибели Ляпунова, признали его наследником престола. Трубецкой, как мы уже знаем, перешел на сторону Пожарского и въехал победителем в Москву. Заруцкий оставался с Мнишек до конца. В 1614 году их поймали на Урале и доставили в Москву: Ивана Заруцкого посадили на кол, маленького, ни в чем пока не виноватого Ивана повесили, его мать, Марина Мнишек, вскоре умерла в заточении. Старый московский порядок мало-помалу возвращался на круги своя.

 

"Они слишком хорошо знали цену абсолютной тирании и массовому насилию в политике и не хотели их повторения ни в каком виде"

 

Родственник Грозного

 

К 1613 году последним запомнившимся временем относительного благополучия оказалось правление царя Федора, сына Ивана Грозного и одновременно последнего представителя династии великих князей всея Руси, ведшей свое начало от Даниила Московского, младшего сына легендарного князя Александра Невского. Возведение на престол кого-то из его родственников само по себе воспринималось как гарантия возвращения к прежним временам. Но ему и не полагалось быть связанным с теми, кто претендовал на власть в последние 10 лет. 

 

Людей с такой биографией среди находившихся около власти представителей знатных московских родов не было. Значит, это должен быть совсем молодой человек из знатного московского рода, приходящийся родственником прежней династии*. И так уж вышло, что именно Михаил Романов был в родстве не только с последним «хорошим» царем, но и с многими из тех бояр, кто участвовал в его избрании**.

 

… Когда в марте 1613 года к воротам Ипатьевского монастыря явилась делегация из Москвы, чтобы сообщить о решении Земского собора, Михаил и Марфа «с великим гневом и плачем» стали от их предложения отказываться. Марфа была уверена, что избрание на российский престол означает для ее сына верную погибель, а ей самой многие неприятности — вся история последних лет свидетельствовала об этом. Переговорщикам стоило немалых усилий убедить ее в обратном.

 

Так или иначе, 2 (12) мая новый царь торжественно въехал в столицу. Его новые придворные — Трубецкие, Одоевские, Черкасские, Шереметьевы, Морозовы, Салтыковы, Плещеевы и Пушкины — все, кто в разное время успел отметиться и при Лжедмитриях, и при Шуйском, и при поляках — заново отстраивали государев дворец и собственные хоромы, дрались за места при первом лице, били челом о жаловании, в общем, были заняты привычным для себя делом. Новый царь не собирался наступать на их интересы. Судя по всему, он вообще не сильно жаждал власти, но ни отказаться, ни тем более что-либо поменять не мог.

 

Сначала его именем правил почти без перерыва заседавший Земский собор, потом в 1619 году из плена вернулся его властный отец, патриарх Филарет, — собор постепенно «слили», а заправлявшие в нем бояре переключились на восстановленную вертикаль централизованных ведомств-приказов. Нравилось ли все это первому из Романовых? Известно, что под конец жизни, вопреки желанию собственного двора, он решил выдать дочь Ирину замуж за приехавшего в Москву Вальдемара, незаконнорожденного сына короля Дании, которому Михаил Федорович, почти как в сказке, обещал в приданое половину своего царства, а в перспективе, возможно, и весь престол. Неизвестно, чем бы еще все дело закончилось, если бы в ночь с 12 на 13 июля 1645 года царь внезапно не скончался — то ли от переедания на собственный 49-й день рождения, то ли еще от чего. Многие тогда удивились, но «следов борьбы», как говорится, до сих пор не обнаружено.

 

**Двоюродной бабушкой Михаила была первая жена Ивана Грозного Анастасия Захарьина-Юрьева, что давало ему основание считаться родственником прежней правящей династии.

 

**См.: Морозова Л. Е. Россия на пути из Смуты. М., 2005

 

Источник: newtimes.ru