Француз в России 100 лет назад: как западный путешественник изучал отличия горных башкир от степных

Статуэтка-оберег для правоверных

Тракт от Стерлитамака до Уральских гор сначала пересекает по мосту реку Ашкадар, а через несколько километров — Белую. Первая большая станция находится в деревне Петровское (ныне с. Петровское Ишимбайского р-на Республики Башкортостан — прим. Кучумова). Наш путь сначала проходил по широкой равнине, на смену которой пришли заросли лещины, но чаще липы и березы. В Петровском проживал земский начальник, с которым губернатор рекомендовал мне проконсультироваться о дальнейшем маршруте. В целом земские руководители, а это как правило отставные офицеры-дворяне, более образованы и воспитаны, чем уездные начальники. Губернию в России возглавляет генерал или статский советник, в его штат входят вице-губернатор, советники, гражданские и военные адъютанты. Территория губернии делится на уезды, а те в свою очередь — на станы. Во главе уезда стоит исправник, во главе стана — становой пристав, в подчинении у которого находятся низшие полицейские чины, урядники и стражники; Антонов как раз был из последних. В судебном отношении губерния делится на округи, каждым из которых руководит земский исправник. Наряду с этими в Башкирии имеются различные мелкие должности, предназначенные для башкир, которые прибегают к подсиживанию, клевете и доносам друг на друга, чтобы их получить. Поэтому уездные исправники и председатели земских управ часто ошибаются и останавливают свой выбор на наименее достойных претендентах. Конечно, никакой власти у этих башкир нет. Им, в частности, дозволено быть полицейскими старостами, которых от имени уездных и земских начальников контролируют сотские и десятские, а также всецело подвластными председателю земской управы старшинами и судьями.

Земский начальник составил для меня маршрут поездки, ибо только он знал, где в это время года находятся башкиры-кочевники. До Макарово (ныне с. Макарово Ишимбайского р-на Республики Башкортостан — прим. Кучумова) мы добрались по проезжей дороге, на околице нас уже встречал башкирский старшина (это был старшина Макаровской волости Стерлитамакского уезда Карамышев Султангарей Юсуфович (1844—1916) — прим. Кучумова). Он принадлежит к одному из богатейших семейств Башкирии, прослушал краткий курс лекций в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе (учебное заведение, готовившее военных и гражданских чиновников среднего звена, в том числе из «азиатцев» — прим. Кучумова), из которого, скорее всего, мало что понял. Это был простоватый, но чуть более развитый, чем остальные, туземец. Я имел несчастье потрогать маленькую грубую статуэтку, стоявшую в углу его комнаты, что привело его в ужас. Сопровождавший меня другой башкир сказал, что эта кукла является оберегом, к которому могут прикасаться только правоверные.

Мы вышли с Антоновым на улицу.

— Ну и дикари! Нет, барин, они определенно дикари! — сокрушался он. — И каким образом этот грязный деревянный болванчик может принести кому-то вред? Ха-ха-ха! Я сейчас умру со смеха. Не знаю, барин, как вы, но я не понимаю, как можно верить во все эти глупости!

Но накануне Антонов сам объяснял мне, что если заяц перебежит перед нами дорогу справа налево — это дурной знак, что нельзя отправляться в путешествие в понедельник и мыться по пятницам, что возбраняется пожимать руку через порог, а перед отъездом нужно обязательно присесть на дорогу! Но больше всего Антонов опасался увидеть вечером в моей комнате три горящих свечи.

Я не удержался и напомнил ему про его суеверия.

— Так это не суеверия, — ответил он мне, — это то, что не раз подтверждалось жизнью.

— Да все это глупости, не заслуживающие внимания, — парировал я.

— Хозяин, хозяин, пожалуйста, не говорите так накануне нашей поездки, — зашептал он в ужасе, — иначе это приведет к несчастью!

Одна из проблем России — дороги

Нам приготовили повозки. Гавриил Эдуардович души не чаял в нашем кучере — настоящей скотине, бывшем полковом барабанщике, словарный запас которого состоял из одних только непристойных слов и выражений. Храня верность своей первой профессии, он изготовил простенький барабан, игрой на котором приводил башкир в восторг.

Наш тарантас сдвинулся с места. За нами в ужасного вида двуколке ехал с задранными вверх ногами и горланил свои песни Антонов. Дорога, вначале вполне сносная, вскоре стала ужасной и местами даже опасной для нашего неуклюжего экипажа, по причине чего нам не раз приходилось выходить из него и идти пешком. В лесу часто попадались наполовину обугленные, порой еще дымившиеся деревья: башкиры в пути готовят пищу в их дуплах, нисколько не задумываясь, что это может привести к пожару. Хотя на нашем пути постоянно попадались упавшие деревья, Антонов и не думал выходить из своей повозки, которая, рискуя разбиться, вынуждена была переезжать через стволы и ветки. Частенько из-под колес нашего транспорта взлетали рябчики и тетерева.

По пути мы встретили несколько башкир, причем мужчины всегда ехали верхом, а женщины шагали рядом, неся закрытые ведра с молоком, кумысом или сушеным сыром. Иногда мы встречали вырубленные топором в стволах деревьев широкие и грубые ступеньки, по которым башкиры взбираются на 10—12 метров вверх, где у них находится пчелиный улей. Гигантский ствол, на первый взгляд совершенно здоровый, на деле оказывался пустотелым: уральские пчелы обитают в дуплах елей, лип и платанов (платаном автор называет клен остролистный или платановидный (Acer platanoides L.), а собственно кленом — скорее всего, клен татарский (Acer tataricum) — прим. Кучумова), причем липовый мед считается самым лучшим и наиболее душистым. Деревья на Урале просто чудесны, и в жизни нет ничего лучше, чем бродить среди тамошних вязов, лещины, платанов, берез, дубов, кленов, лип и елей. Обычно уральский лес представляет собой заросли крупных деревьев, перемежающихся лужайками, на которых пасется скот. В лесных чащах скрываются волки, а вблизи зарослей дикой смородины и малины бродят бурые медведи, которых башкиры очень боятся. В густой листве прячутся от орлов и грифов рябчики и куропатки, глухари и тетерева. Днем здесь раздаются голоса кукушек, а по вечерам — крики сов и филинов. По елям и лещине прыгают белки, лисы охотятся на птиц, а рыси — на бесчисленных в этих местах зайцев.

Вскоре наша дорога превратилась в тропинку с крутыми подъемами, спусками и головокружительными поворотами. Антонов по-прежнему не покидал повозки, вследствие чего у нее уже дважды отваливалось колесо, которое приходилось чинить.

Нас сопровождал староста, гордо восседавший на своей кобыле, за которой следовал совсем молоденький жеребенок. Мы не знали, когда прибудем к месту назначения. «Скоро», — говорил староста, «через три часа», — утверждал кучер. Неожиданно мы оказались среди полностью сделанных из коры хижин, в которых в ужасающей грязи обитали несчастные дикари со слезившимися от заполнявшего их жилища дыма глазами.

Чтобы попасть в Старое Сеитово (ныне д. Старосаитово Ишимбайского р-на Республики Башкортостан — прим. Кучумова), нам пришлось преодолеть пять гор, причем первые две были очень крутыми; башкиры называют их Бииктау (хребет Бииктау ныне в Ишимбайском и Гафурийском р-нах Республики Башкортостан — прим. Кучумова). Его склоны расчленены ложбинами глубиной около 80—100 метров. Очевидно, что экспедиция Лаббе двинулась из Макарово на запад, а потом повернула на восток в сторону Старосаитовои Алатау (лесистый горный хребет ныне в Ишимбайском р-не Республики Башкортостан — прим. Кучумова). На нем встречаются скалообразные вершины, а склоны пересечены ложбинами и котловинами диаметром до 400 метров.Путь через Алатау (слово «тау» в башкирском, как и в киргизском языке означает «гора»— прим. Кучумова), то есть «Пеструю гору», был особенно трудным: копыта лошадей скользили по камням, постоянно попадались сломанные, вырванные с корнями и опутанные ветвями стволы деревьев, моим спутникам нередко приходилось прорубать топором заросли девственного леса.

Наконец дорога стала получше, и мы снова смогли сесть в тарантас. Все деревья вокруг были плотно опутаны ветками, путь нередко преграждали быки, грозно шедшие на нас с опущенными рогами. Внезапно староста пришпорил свою лошадь и скрылся в лесной чаще. Тем временем дорога разделилась на две тропинки, и только наш кучер собирался повернуть направо, как неожиданно перед нами опять возник наш провожатый. Впереди показалась поляна, на которой паслись лошади и козы, и стояли четыре хижины из липовой коры.

Счастливое лето и зима как наказание

Заранее предупрежденные старостой о нашем прибытии, нас встретили башкиры. Они предложили переночевать у них, но все их избы показались нам очень грязными и непригодными для сна. Вдруг рядом с башкирским кочевьем мы увидели довольно привлекательную палатку и простенькую конюшню, покрытую сеном.

– А там кто живет? – поинтересовался я.

– Да один богач, он каждый год приезжает сюда со своей женой, чтобы поохотиться, – отвечали башкиры.

Ничего себе! И кто же эти чудаки, из года в год проводящие лето в башкирском кочевье? Вечером, когда мы возвратились с прогулки по окрестностям, башкиры сообщили нам, что их соседи тоже вернулись и приглашают нас на ужин. Это оказались муж с женой из дворян. Оба супруга прекрасно говорили по-французски и рассказали, что приехали на Урал лечиться кумысом, и потом стали приезжать в эту горную глухомань поохотиться. Сегодня они подстрелили четырнадцать рябчиков, глухарей и тетеревов.

Для нас супруги отгородили рядом со своей палаткой маленький участок. Мы улеглись на стогах сена и укрылись одеялами. Вдали слышался вой волков, неподалеку лаяли собаки, над нами в ветвях деревьев кричали, взмахивая крыльями, совы. Еще ни разу в ходе поездки по Башкирии нам не удавалось так крепко уснуть. Утром я проснулся от того, что мою щеку лизнула рыжая корова, каким-то образом сумевшая перешагнуть через изгородь. Всходило солнце, на траве лежала роса, в воздухе стоял запах скошенного сена и спелой малины, в гнездах щебетали птицы, а у горящего перед хижинами костра, радуясь и приобретая блох, кувыркались со щенками маленькие полуголые башкирята.

Лето для горных башкир — самое счастливое время, им повезло больше, чем их степным собратьям — до них не дошли русские, и поэтому они сохранили свои старинные обычаи и свою самобытность. Напротив, зима — сущее для них наказание. В эту пору оставаться в горах, где стоит жуткий холод и нередки снежные лавины, невозможно, поэтому они спускаются в свои деревни. Башкиры никогда не заготовляют сено на зиму и в январе — феврале их скот умер бы с голода, если бы они не отпускали его свободно пастись в лесу. Лошади, быки и бараны сами находят под тонким слоем траву. Конечно, в горах их подстерегает множество опасностей, но волк для них не так страшен, как голод в хлеву. Башкиры могли бы продавать летом продукты животноводства в соседних русских деревнях, взамен покупая на зиму чай, муку и рис, однако они этого не делают и весну встречают слабыми и больными, а зимой большинство их детей умирает.

Поэтому понятно, с какой радостью эти несчастные встречают приход весны. Как только стает снег, они созывают свое стадо; множество животных, ставших жертвами волков или голода, не приходят на этот призыв. Изможденные и больные, люди и животные бредут в горы в поисках удобного кочевья, где они вновь обретут здоровье. К несчастью, их массово косит туберкулез. У каждой деревни имеется, как правило, по два кочевья: два месяца люди проводят в одном, а три — в другом. Живут они на кочевке в одних и тех же жилищах. Таким образом, горные башкиры кочуют не так, как киргизцы, туркменцы или буряты, их летние становища редко бывают удалены более чем на тридцать километров от деревень.

Источник : realnoevremya.ru