Уедут ли рассерженные горожане из России?

В последние время темы эмиграции и «утечки умов» снова в центре внимания. Но стоит ли всерьез воспринимать желание покинуть Россию?

Последний год в заявлениях многих политиков, да и просто известных медийных персон снова возникла тема эмиграции россиян. Как правило, эти разговоры ведутся в тональности почти панической озабоченности «утечкой умов», которая угрожает модернизации страны, ослабляет национальную безопасность и т. д.

Пики подъемов интереса к этой проблеме обычно приходятся на моменты после или накануне политических или экономических кризисов. В результате общество получает искаженную картину — теряется предыстория. Надо понимать, что миграционные процессы развиваются в контексте сложившейся системы политического правления, состояния экономики, а также самого социума. Последнее время эксперты часто называют оценку 1,3 млн «эмигрировавших за последнее десятилетие». Если это так, то данные близки по масштабам к тем, что подсчитали демографы на основе анализа российской и зарубежной статистики за 1990-е годы: согласно им, из страны за эти десять лет эмигрировало более 1 млн человек. Получается, что проблема эмиграции, в том числе и «утечки умов», носит в постсоветском обществе затяжной, хронический характер. Мы имеем дело с непрерывным процессом миграции — социологи, демографы, этнографы это знают и не раз писали об этом. Нельзя принимать во внимание лишь последние, отдельные результаты эмпирических зондажей.

Это подтверждается и тем, что тщательное сравнение результатов исследований общественного мнения, проводившихся коллективом Левада-Центра с конца 1980-х годов, показывает, что никакого линейного роста эмиграционных настроений нет. Подъемы эмиграционных настроений совпадают как с периодами кризиса власти или процедурами ее передачи, так и с моментами экономической нестабильности или кризиса. Так, последний рост эмиграционных настроений можно отнести на счет не только последствий глобального кризиса 2008-2009 годов, но и на избирательный цикл 2011-2012 годов, отличавшийся отсутствием политической альтернативы на фоне постепенного падения доверия к высшему руководству. Это оказалось особенно важным для наиболее активной, дееспособной и обеспеченной части молодых горожан. Среди них почти треть выражала готовность эмигрировать. В реальности доля тех, кто при этом реально намерен уехать и предпринимает для этого какие-то действия, не превышает нескольких процентов (хотя в абсолютном выражении это весьма немалое число граждан).

Потенциальные эмигранты весьма критично оценивают перспективы своей жизни в России по сравнению с Западом, пусть и идеальным. Ясно, что за такими оценками стоит осознание высокой цены достижения относительного благополучия дома. В группе потенциальных эмигрантов больше всего самых негативных оценок существующего порядка, хотя неудовлетворенность положением дел в стране (в том числе и безальтернативной властью) у этих социально продвинутых групп слабо окрашена политически. Данная группа не претендует на политическое влияние, не являясь поэтому «средним классом» в классическом смысле слова. Это недовольство и тревоги, связанные с ясным пониманием тупика, в котором оказалась страна при сложившемся режиме. Именно отсюда и возникает острая неудовлетворенность, желание бросить всё и уехать, хотя понятно, что это означало бы для подавляющего большинства решение начать жизнь почти «с нуля». Главная угроза благополучия опрошенных – само нынешнее российское государство, не ориентированное на формирование современных институтов и условий защиты «нормальной» жизни частного человека, свободного и независимого от тех, у кого сегодня власть. И хотя эти люди умеют жить в нынешней России и могут решать свои проблемы, то, как это приходится делать, им совсем не нравится. Они предпочли бы цивилизованные формы, принятые в европейских, то есть демократических, странах. Им не нравится среда, дух или моральное состояние общества, согласного мириться с таким положением вещей.

Другими словами, модель ориентации на успех как благополучие и независимость, прежде всего от власти и государства, в этой среде уже осознается как тупиковая. Ведь речь идет не об успехе, характерном для современного гражданского общества. Чрезвычайно важно, что данный слой начинает осознавать важнейший дефицит социальности — институционального признания их усилий, их представлений о порядке, включая защиту достигнутого или сохранение накопленных благ (частной собственности, возможности передачи детям того, что они сами заработали и т. п.). Не просто деньги, не отдельные блага и ценности, которые у них уже есть, а все это в комплексе вместе с представлениями об определенном образе жизни только и может служить интегральной мотивацией смены места жительства, отказа от жизни в России. А это и есть пусть пока слабый и не артикулированный в политическом смысле росток групповых интересов. Они не могут (или не стремятся) найти политическое оформление, поскольку связаны со всем комплексом социальных и политических проблем общества в целом, но их осознание происходит при полном отсутствии солидарности, прежде всего с социально «слабыми» группами и при доминировании установки «каждый сам за себя», которая представляет собой перевернутую конструкцию того же патернализма.

По сути, мы имеем дело здесь с системным отторжением более сложных и новых форм социальной жизни и поведения личности со стороны всего комплекса представлений о человеке, который сложился в советское время, но воспроизводится до нынешнего дня привычным укладом повседневности и соответствующим ему человеческим материалом. Идет отслоение или даже отторжение  модерных, европейских норм и правил поведения, структур сознания и поведения от привычного для нас обихода с его насилием, хамством, терпением и холуйством. Эта проблема гораздо более общего толка, нежели разногласия с действующей властью. Она заключается в цивилизационной несовместимости уже почти европейского (по крайней мере в данном слое, в отдельных его фракциях) человека и все еще крепостного российского социума.

Источник: Forbes