Москва: призраки Белого города

Судьба Белого Царева города, неприступной твердыни Москвы, своеобразна до нелепости. Крупнейшая русская крепость протяженностью 9,5 км просуществовала всего два века и исчезла полностью, без малейшего следа — историкам не осталось даже ни одного внятного изображения этого гиганта. Крепость, которая строилась, чтобы раз и навсегда обезопасить Москву от внешней угрозы — но в результате москвичи ни разу не держали в ней обороны, даже напротив — сами были вынуждены брать ее штурмом.

Единственный след Белого города — топоним, которым по сей день обозначается пространство городского центра между Кремлем, Китай-городом и бульварами, имена воротных башен, перешедшие к восьми городским площадям, и сама трасса Бульварного кольца. Двигаясь вдоль бульваров, мы легко сможем угадать планировку древней крепости, но представить себе ее величественный облик почти невозможно.

Точно так же забыта и боевая слава этого рубежа — о кровавых баталиях, происходивших на нынешнем Бульварном кольце в XVII веке, помнят музеи и библиотеки, но на местности нет ни одного памятного знака.

Попробуем пройти вдоль незримой стены Белого города и разглядеть на бульварных газонах тень ее былой мощи и славы. В помощь — наша попытка для пущей наглядности «вставить» древние башни в ландшафт современной Москвы.

Предыстория

Основным поводом к началу стройки века стала трагедия, произошедшая в 1571 году. Подступивший к городу крымский хан Девлет-гирей поджег деревянные посады, мешавшие штурму — а посады в ту пору занимали территорию от Кремля и практически до нынешнего Садового кольца. Город полыхнул и за три часа выгорел так, что татары даже не стали входить на пожарище, ловить было нечего.

Сразу после этого Иван Грозный велел строить новую линию городских укреплений, поначалу древоземляных (да-да, полукольцо прекрасных столичных бульваров очерчено царственной десницей самого Грозного). Это было временное решение, подготовительный этап для каменной крепости, которую в 1585 году, уже после смерти Грозного, повелел ставить его сын Федор. Но по факту начальником строительства был Борис Годунов, тогда еще не царь, а главным архитектором и инженером — придворный мастер Федор Конь. Конь поставил стену в ров, вырытый ранее, а вал оказался внутренним прикрытием стены (если стена, предположим, будет разрушена взрывом, вал никуда не денется). В полном соответствии с заветами Альбрехта нашего Дюрера, который был не только знаменитым художником, но и фортификатором — в 1528 году издал «Наставление к укреплению городов».

У Годунова, в 1587-м ставшего фактическим правителем государства, был еще один повод скорее начать стройку: неурожайные годы следовали один за другим, народ волновался. И тогда Борис Федорович последовал второй заповеди Дюрера: «У господ много бедных людей, которых иначе приходится поддерживать милостыней; если же им дадут плату за их работу, им не нужно будет нищенствовать и они менее будут склонны к мятежу».

Годунов занял свой народ созидательным трудом по самые уши: следом за 9-километровым Белым городом был выстроен 15-километровый Скородом (вал с деревянными стенами и башнями, нынешнее Садовое кольцо). А также огромный комплекс каменных торговых рядов и Запасной дворец, крупнейший в России (его название говорит само за себя, ибо дворцов у Бориса и так было в достатке — пилите, Шура, пилите). Но, как мы знаем, даже эта мудрая трудотерапия не спасла Россию от чудовищной Смуты.

Итак, перейдем к обзору незримых красот Бульварного кольца столицы. При движении по часовой стрелке отсчет пойдет от кремлевской Водовзводной башни. Сейчас подле неё не видно никаких следов примыкания следующей крепости, но прежде Кремль, Белый город и Китайгородская стена были завязаны в единый узел укреплений, что позволяло вести оборону, перемещая отряды по стенам всех радиусов (как в фильме про профессию Ивана Васильевича). Левее Водовзводной на старых гравюрах можно рассмотреть арку, сквозь которую вытекала вода Неглинки, и водяные мельницы по ее сторонам. Неглинка прорезала Стену дважды, у Трубной и здесь, а Москва-река была направляющей, по которой полукольцо (ранее говорили «половина луны») Белого города стыковалось с южной линией кремлевских стен.

Всехсвятские ворота

Первый речной отрезок тянулся по трассе нынешней Кремлевской набережной, его прорезали Всехсвятские, они же Водяные ворота. Они стояли на месте проезжей части у пересечения набережной и Ленивки. Их останки были первой деталью Белогородской крепости, попавшейся на глаза краеведам — мощеный бревнами фрагмент проезда, открывшийся при земляных работах, приметил в 1922 году сам Аполлинарий Васнецов (в дальнейшем археологи зафиксировали еще 13 подобных фрагментов). Двойными в Москве XVI века строились ворота, обращенные к речным переправам — вспомним нижний ярус Иверских ворот Китай-города. Действительно, древний Каменный мост начинался именно от Ленивки, а на нынешнее место перенесен лишь в 1930-е.

Иногда полагают, что Белый город назывался так оттого, что был белокаменным, но старые описи свидетельствуют, что он был выстроен из побеленного кирпича на каменном основании. Так же был устроен и ближайший аналог Белого города — знаменитая Смоленская крепость (знаменитая оттого, что наполовину сохранилась, а вообще-то наша Царева стена была на три километра длиннее). Смоленск выстроен тем же Федором Конем всего на несколько лет позже, так что можно предполагать очень близкое внешнее сходство. Принимая во внимание столичный уровень, можно предположить, что в Москве каменная облицовка могла использоваться и на фасадах отдельных башен — например, самой мощной и необычной Семиверхой, стоявшей у сегодняшнего Соймоновского проезда.

Семиверхая башня

Она находилась на углу, обращенном к Крымскому броду, тогда это место было самым опасным. Ну и выглядеть она должна была максимально грозно, поэтому, если верить графическим источникам, башня была полностью сложена, либо облицована белым камнем. Ее граненые стены смотрели на врага, как грудь ледокола, а верхушка была увенчана семью острыми шатрами. Высота по описям свыше 25 метров (современная 12-этажка), и это, видимо, без учета кровли. Грозный образ сыграл свою роль — крепость еще не была полностью закончена, как к Москве подступил хан Казы-гирей. Но он даже не стал переходить реку — оценил масштаб новостройки, послушал громовую канонаду московских пушек и повернул обратно.

Однако спустя двадцать лет крепость обернулась против своих строителей. В 1604 и в 1609 годах «смутившиеся» москвичи дважды впустили в город польских интервентов. И когда в 1611 году русские ополченцы начали выбивать засидевшихся гостей прочь, им пришлось самим оценить мастерство Федора Коня. Многие башни переходили из рук в руки по несколько раз, но именно могучую Семиверхую поляки прозвали «чертовой кухней». После ряда изнурительных приступов русские узнали от перебежчика о пороховых запасах в нижнем ярусе башни и сумели поджечь их горящей стрелою. В этот момент в башне находилось около 300 поляков. Один из выживших вспоминал: «Пламя охватило все здание, оставалось одно средство: спускаться по веревке к реке. Хотя и там смерть была перед глазами, ибо лишь кто спускался на землю, москвитяне тотчас рассекали его, но наши хотели лучше умереть под саблею, чем в огне».

Чертольские ворота

Находились напротив вестибюля станции Кропоткинская. Название имели по ручью Черторыю, который и теперь скрывается в коллекторе под нижним проездом Гоголевского бульвара. А сам перепад бульвара — склон его высокого берега. В марте 1611-го здесь разыгралась лихая драма. На следующий день после начала восстания москвичи попытались взять Кремль в осаду и начали строить баррикады в начале Волхонки, против Боровицких ворот. Интервенты, наблюдая со стен их маневры, заметили, что русские не заперли створы Чертольских ворот у себя за спиною. Поляки вышли на еще крепкий лед Москвы-реки через Тайницкие ворота, стремительно обошли бастион Семиверхой башни, ворвались на Волхонку с запада, «побили всех насмерть» и полностью выжгли деревянные кварталы Занеглименья.

Поляки крепко сидели в Кремле и Китай-городе, но делали регулярные вылазки. Их поддерживали иногда пробивавшиеся с внешней стороны польские отряды, доставлявшие осажденным обозы с продовольствием. Особенно отличилась в боях именно западная часть крепости, а на холме против Чертольских ворот, у церкви Ильи Обыденного, стоял небольшой деревянный острог, из которого в августе 1612-го руководил штурмом князь Пожарский.

Арбатские ворота

Они стояли по оси улицы Арбат, на месте нынешнего въезда в туннель. Кто сейчас знает о том, что бестолковая Арбатская площадь — тоже место русской боевой славы?.. «На Арбатских воротах заперлось 80 москалей, покинутых остальными. На них мы потратили много времени с немалым уроном для себя, но усилия были напрасны».

Это события 1611-го. А в 1618 году, через шесть лет после освобождения Москвы воинством Минина и Пожарского, армия польского королевича Владислава попыталась взять реванш, приступив от Звенигорода к Арбатскими и Тверским воротам. Москвичи под прикрытием артиллерии совершили успешную контратаку в сторону Арбата и разбили превышающие силы противника — этой победой для столицы кончается Смутное время. Шотландец Георг Лермонт (предок одноименного Михаила Юрьевича), состоявший на службе русского царя, писал в челобитной: «И как был польскими, литовскими и немецкими людьми приступ к острошку и к Арбатским воротам, а мы холопи твои тебе государю служили, бились явственно, и многие наши братья на том приступе побиты».

Забыты места, на которых стояли глухие, непроезжие башни, тоже бывшие важными рубежами осады города собственными горожанами. Не имея археологических данных, трудно угадать точные места их расположения, но адрес, например, «глухой башни против Сивцева Вражка» определяется довольно точно — изгиб бульвара в 30 метрах от памятника коням Шолохова. Все глухие башни были квадратными в плане, в отличие от построенного ранее Китай-города — там они не имели задней стены (как сохранившаяся башня у Третьяковского проезда). Говорят, что эта конструкция происходит из Европы, где оборону города нередко доверяли наемникам. В процессе осады нападающая сторона могла выкрикнуть лучшую цену, так что внутренность башни должна была быть простреливаема из города — если бы такая схема была повторена в Белой крепости, русскому ополчению было бы куда тяжелее вернуть свою столицу.

Никитские ворота

Ворота Белого города были устроены совсем не так, как, например, кремлевские. Прямой проезд был только у смотрящих на мост Всехсвятских ворот, все прочие изгибались под прямым углом — как в Смоленске. То есть, приближаясь к заставе, путешественник видел не обращенную к нему арку, а глухую стену башни в перспективе улицы, сама же арка смотрела вбок (чтоб не позволить таранам или артиллерии долбить в дверь напрямую, одновременно прикрывая ее боковым огнем). Над воротами с обеих сторон располагались иконы.

Смутное время вошло в Белый город именно Никитскими воротами. Здесь торжественно встречали Марину Мнишек, прибывшую в Москву, чтобы стать русской царицей. А весной 1611-го будущий Тверской бульвар стал границей сфер влияния — поляки держали пройденный нами участок Стены до Никитских ворот, Тверские и далее были за ополченцами. Тверские ворота охранял отряд в 2000 человек и полякам не удалось его переспорить, а Никитские неоднократно переходили из рук в руки. В одной польской рукописи поминается о трех сотнях немецких наемников, блокированных в этой башне — когда кончились снаряды, они отбивались от русских выломанными из стен кирпичами: «мы только смотрели, не имея возможности помочь, враги взяли их почти голыми руками». Или вот: «Мы пошли по башням до Никитских ворот и отняли их… отряды москалей становились все многочисленнее и нам пришлось сбежать с Никитских ворот… навел Господь Бог ужас на москалей и мы снова побежали к Никитским воротам… перед заходом солнца они подступили в громадном количестве и нам снова пришлось отступать» — это всего лишь один день, 14 августа 1611 года.

Тверские ворота

Тверские ворота были главной башней в кольце Белого города, как Спасская в Кремле. С них Годунов начал эту великую стройку, они стали ее географической вершиной. Если внимательно приглядеться, то и сейчас хорошо видно, что по Пушкинской площади проходит линия водораздела — к Никитской и Дмитровке спускаются довольно резкие склоны. С внешней стороны перед башней была мощеная булыжником площадка. Судя по изображениям на древних планах, башня выделялась и внешне — на ее шатре показан огромный двуглавый орел, каковых нет на других белогородских воротах. Возможно, она была украшена так же богато, как известные по старым рисункам главные ворота смоленской крепости — Фроловские.

Самый колоритный из известных нам эпизодов биографии Тверских ворот наблюдался в 1644 году. Как известно, царь Михаил Федорович имел планы выдать свою дочь за настоящего датского принца Вальдемара, не поставив жениха в известность о необходимости перемены вероисповедания. Когда суженый прибыл в Москву, он неожиданно оказался в положении узника веры — посадили под домашний арест и с утра до ночи конопатили голову богословскими беседами. Через полгода высокородный узник не выдержал и решился на побег — с отрядом своих ближних людей ночью рванул из города, но был остановлен стрельцами, караулившими Тверские ворота. При задержании успел собственноручно заколоть одного из них — шпагой, настоящий датский принц, вот прям тут, у памятника Пушкину. Ну что поделать, дорогой гость вздорит, пришлось простить. Вернули в Кремль, просили больше так не делать, но переспорить Вальдемара царь так и не успел, помер — пришлось непокорного датчанина отпускать восвояси.

Петровские ворота

Петровские ворота над пологим склоном Неглименского побережья тоже играли заметную роль, особливо в дни Смутного разорения. Представьте себе картину: в течение почти года Москва была полем непрекращающейся брани. Город был не то что полностью выжжен, а многократно вытоптан, перепахан и вывернут наизнанку, над черной равниной виднелись лишь остовы нескольких каменных церквей, вилась лентой закопченная Стена да стояли островами таборы и остроги, разбиваемые русскими и поляками по разные ее стороны. Хорошо известны Климентовский острожек в Замоскворечье и Обыденский на Остоженке, но и здесь, на внешней стороне Страстного бульвара (возможно, в районе сада Эрмитаж), был разбит лагерь четырехсот русских ополченцев под командованием Михаила Самсонова, о котором паны вспоминали: «Против них наши сейчас же сделали вылазку, и счастливую». Поляки же имели острог на Тверской улице (должно быть, недалеко от Елисеевского гастронома), отражавший частые вылазки русских, засевших на Тверских воротах.

Труба

В этом месте Стена впускала в город реку Неглинку — вероятно, сквозь арку, закрытую подъемной заслонкой, наподобие известных по чертежам псковских Решеток на реке Пскове. Занятно московское название этой препоны — не Решетка, но Труба, словно бы Неглинка, которая ушла в подземный коллектор в XIX веке, уже в древности предчувствовала свое затворническое будущее. В 1991 году в строительном котловане на Трубной площади показались хорошо сохранившиеся белокаменные основания. По всей вероятности, по берегам реки стояли две башни, а меж ними была перекинута зарешеченная арка. С севера Трубу подпирала насыпь плотины — на месте нынешнего Цветного бульвара Неглинка превращалась в небольшое озеро. В описях также значится «палатка над трубою», в которой, возможно, нес вахту оператор подъемного механизма.

Сретенские ворота

Со Сретенскими воротами связана еще одна невеселая смутная история, произошедшая незадолго до разорения города в боях 1611 года. Когда Москвой управляли интервенты, впущенные в город Семибоярщиной, в хрониках происшествий отличился некий пан Блинский, страдавший тяжким делириумом. Ни с того ни с сего он открыл пальбу по иконе Богородицы «у Сретенских ворот» — то ли над входом в монастырь, то ли над самими воротами. Но, как видим, москвичи всегда с трепетом относились к своим религиозным чувствам и были скоры на строгую, но справедливую расправу во имя высших идеалов: «привели к упомянутым воротам, отрубили на плахе обе руки и прибили их к стене под образом святой Марии, потом провели его через эти же ворота и сожгли в пепел на площади».

Мясницкие ворота

В 1658 году Алексей Михайлович распорядился переименовать Чертольские ворота в Пречистенские (он через них в Новодевичий на богомолье ездит, а тут, понимаешь, такое — поляки не стеснялись и прямо называли ворота Чертовыми), а Мясницкие — во Фроловские. Одновременно было велено Фроловские ворота Кремля называть Спасскими, то есть старое посвящение главных ворот города было перенесено на новый рубеж. А в начале ХХ века, когда было забыто и не прижившееся в народе имя, и сами Фроловские ворота, древний образ вновь вернулся на площадь — в виде угловой башенки доходного дома общества «Россия». Она не только внешне напоминает Спасские ворота, но и оснащена часами с колокольным боем.

Покровские ворота

Крепостные ворота запирались на все засовы не только в войну, но и во время иных социальных потрясений. Например, во время мора 1654-55 года, когда в городе орудовали мародеры, а поголовье стрелецких отрядов сократилось вдесятеро и некому было стоять на страже городских ворот. Тогда был отдан приказ замуровать «от воровских людей» все бойницы нижнего яруса и запереть все ворота кроме Покровских и Чертольских.

В другой раз стрельцы заперли ворота сами, без царского указа. В 1682 году, в дни Стрелецкого бунта, стража захватила ворота: «Никаких людей к Москве и с Москвы не пропускают и оттого в царствующем граде чинится великое смятение и людем страхование». В тот год Петру Первому было всего десять, но когда он подрос, то отыгрался на смутьянах после подавления второго бунта, в сентябре 1698-го. Здесь, у Покровских ворот, в присутствии царя и его приближенных был зачитан указ о вине стрельцов, после чего начались казни у всех ворот Белого города. В стены башен вбивали железные крюки, ставили ряды виселиц напротив — казни длились несколько месяцев. Похоронить тела было дозволено лишь в феврале.

Если пройти сто метров в сторону Покровского бульвара, то можно увидеть огороженный железной сеткой заброшенный котлован, еще несколько лет назад бывший Хохловской площадью. Ближе к западному краю котлована видна прикрытая навесом каменная кладка — это и есть единственный видимый ныне фрагмент Стены, изученный археологами в 2000-е годы. Выглядит он не очень внушительно, но известно, что конструкция стены была неоднородна: на высоких и ровных, или же низких и ухабистых участках рельефа она могла менять и толщину, и глубину заложения фундамента. На Хохловской планировалось строить паркинг и каким-то образом включить фрагмент стены в его пространство, на работы давно встали. Единственным опознавательным знаком является самодеятельный баннер «За этим забором можно разглядеть…», повешенный недавно неизвестными энтузиастами.

Яузские ворота

Пролет крепостной стены от Покровских до Яузских ворот — самый длинный, по разным сведениям на нем стояло от 3 до 5 глухих башен. Яузский бульвар довольно резко уходит вниз и, возможно, чтобы подчеркнуть градостроительную роль стоящей под горою башни, ее сделали самой высокой среди надвратных — согласно описям, это 9 саженей, то есть 20 метров. В 1612 году неподалеку отсюда был опрокинут в Яузу полутысячный польский отряд «избраннейших мужей, вооруженных всадников». На следующий день горожане выловили из реки груду оружия и доспехов, а что-то, может, и ныне лежит под мутными водами.

Васильевская угловая башня

Первая круглая (вернее, многогранная) башня крепости, тоже 9 саженей ростом. Смоленская крепость в этом смысле разнообразней, там квадратные башни чередовались с круглыми или гранеными.

Устьинского проезда в XVI веке не существовало, и трасса стены проходила заметно западнее, то есть угловая башня стояла не у моста, а около нынешней пристани речных трамвайчиков. В 1611 году Васильевская башня была одним из форпостов русского ополчения: отсюда москали атаковали Китайгородскую крепость, принадлежавшую шляхтичам, поляки отвечали жестокими контратаками. По мнению некоторых исследователей, набережная стена меж Васильевской башней и углом Китай-города была глухой — ворота в ней не поминаются ни в описях, ни в польских боевых хрониках. Но на планах XVII века Васильевские ворота есть — где-то они показаны как арка в стене, где-то — как трехшатровая башня с двумя проездами, подобно Всехсвятской. Они должны были связывать город с речной пристанью, издревле располагавшейся на нынешнем месте.

Память Белого города

Теперь вдоль Москворецкой набережной тянется громада Воспитательного дома, своего рода надгробие Белогородской крепости. Указ 1763 года о его создании содержит формулировку: «старую городскую стену употребить в строение». К этому времени стена, последний раз ремонтировавшаяся в 1659-м, страшно обветшала (в 1750 году при обрушении стены у Всесвятских ворот погибли четверо обывателей), а в наиболее опасных местах уже была разобрана и сложена в штабеля и груды. Ее материала хватило и на Воспитательный дом, и на ремонт Арсенала, и на собственный дом главнокомандующего Москвы (нижние этажи нынешней мэрии на Тверской улице). Кирпич тогда был в большом дефиците, так что аппетит застройщиков смел древнюю крепость под абсолютный ноль, во многих местах были вынуты даже фундаменты. Из башен дольше других (до 1792) продержались Арбатские ворота, часть стены с нижней Неглименской трубою (у Водовзводной башни) еще существовала в 1805-м.

Такова судьба многих внешних стен в городах Европы — они становились не нужны, ветшали, и однажды уступали место вошедшим в моду бульварам. Но почти везде сохранялись какие-либо их фрагменты — как дань романтизму, как память о ратных подвигах, а может, просто по приколу. Со временем они стали важными городскими достопримечательностями: в Кракове сохранен значительный участок стены с тремя башнями и барбаканом, в Праге — Пороховые ворота, несколько старых башен на улицах Амстердама , и так далее, вплоть до Ярославля. Нам же остается только пытаться представить, как диковинно могли бы смотреться огромные башни Белого города на перекрестках и бульварах нынешней Москвы. На бульварах того же самого, некогда вражеского, а теперь вполне братского польского Кракова очертания несохранившихся стен и башен выложены трогательной и познавательной гранитной плиткой — кто знает, может, однажды и Белый город дождется подобной чести.

А пока будем надеяться, что боевая слава наших бульваров станет очевидна любому, прочитавшему хотя бы эти строки. Товарищ, прогуливаясь под сенью древ с дамой, собачкой, наследником, собутыльником, москвичом, гостем столицы или в гордом одиночестве, — остановись и поклонись, пусть никто и ничто не будет забыто.

Источник: strana.ru