Кенозеро. Острова

Как проводят лето люди, которые никогда не ездили в отпуск.

 

Слепой Женя и парализованная на одну сторону Таня из Каргопольского дома-интерната, поддерживая друг друга, заходят в Кенозеро

 

Этим летом Кенозерский национальный парк пригласил в гости одиноких людей. Фонд «Старость в радость» поддержал советами, а компания «Роснефть-Архангельскнефтепродукт» материально.

 

Путешествие началось в Каргополе. «Волонтеры из Москвы! Ну как там у вас, Удальцова выпустили или нет?» — 14 человек из двух местных домов-интернатов для престарелых и инвалидов встретились с волонтерами Аней и Лешей. Вместе на автобусе отправились за 180 км в деревню Вершинино. Там в деревянной гостинице на берегу Кенозера они провели 3 дня. Опираясь на костыли и ходунки, спускали и затягивали друг друга в парковый пазик, помогали зайти на теплоход, возивший их по островам, сами поднимались на колокольни часовен. Восьмидесятилетняя баба Тася в первый же день спрятала под подушку конвертик с таблетками и больше ни разу его не доставала.

 

В первую ночь некоторые спали без простыней — постеснялись застелить сложенный комплект белья. В интернатах это делают санитарки.

 

Коля держался и не пил все три дня. Ковылял к берегу Кенозера, залезал в лодку, отстегивал трехкилограммовые протезы. Фыркая и улыбаясь, спускал свои невидимые ноги в воду.

 

На гору к часовне Николая Чудотворца парализованная на одну сторону Таня («сама не помню как») взобралась одна. Очень хотела увидеть знаменитые Кенозерские «небеса» — деревянные грани куполов шатровых церквей и часовен с изображениями ликов апостолов, такие встречаются только на Русском Севере. После экскурсии Таня вцепилась в волонтеров и боялась спускаться.

 

Выставка традиционных народных ремесел больше всего заинтересовала слепого Женю. Опираясь на руку Валентина, он ощупывал инструменты и безошибочно называл — рубанок, багор, наковальня, вилы… Когда-то всем этим приходилось работать. В этой поездке неожиданно подсчитали, что Валентин — ровесник Жениного отца, а Женя — ровесник его сына. Все три дня Валентин не оставлял Женю ни на минуту.

 

Эрудит и художник Юра беседовал с Лешей о китайских боевых искусствах, а Валентина Александровна — с Аней об антихристах-коммунистах. В музее народного быта «Рухлядный амбар» старушка металась от самовара к сундуку — «это как у родителей был», от прялки к люльке-зыбке — «на такой же в молодости пряла». Ночью не могла заснуть. Пила чай на гостиничной кухне. (В интернате доступа к чаю в неурочное время нет.)

 

В группе были две влюбленными пары — волонтеры Аня с Лешей и Римма Ефимовна с Виктор Петровичем. Над теми и другими подшучивали: «У кого больше горят глаза?» Старшим выделили отдельный «номер для новобрачных», где они проводили вечера наедине. После этого путешествия Аня и Леша вместе надолго уедут в Непал. Римма Ефимовна и Виктор Петрович обвенчаются и вернутся в разные комнаты интерната.

 

 

Саша, 53 года

 

— Я один остался. И Иисус Христос. Больше нет никого. Мне здесь обязательно надо с волонтерами фотографироваться. И фотографию потом получить. Три фотографии. У меня альбом есть, все в альбоме этом. Это память, очень важно для меня. В мир иной я этот альбом возьму.

 

 

Виктор Петрович, 75 лет

 

— …Отчасти я сам виноват — я их просто не воспитывал. Не успевал. Да я и не умею воспитывать. Все гонился за работой, за заработком, за деньгами, чтобы жить лучше, чтобы строиться.

 

Это Римма Ефимовна на меня глаз положила. Так и пошло — ходим, дружим, уважаем друг друга. Я частенько у них в комнате бываю, играем вдвоем в шашки. Игры-то есть, а никто не играет больше. Народу сто человек проживает, а поговорить даже не с кем… Инвалиды есть инвалиды — все чем-то ушибленные все-таки.

 

Римма Ефимовна, 73 года

 

— Сыну я не нужна почему-то. У него одно слово для меня — «мешаешь». Ну что делать, мешаю — так мешаю.

 

А дочка у меня в Израиле. Все звала меня, звала — а я не еду. Мне погода сказывается на сердце, жара там. Зять у меня хороший, два внука, все красавцы удалые, фотографии у меня на стене висят… Двадцать лет я дочь не видела. Они молодые в училище познакомились,    любовь у них была пятиминутная, а 28 лет прожили уже. Я с благословением ее отправила.

 

Они звонят мне. А сейчас я им сказала — не звоните пока, я уезжаю в круиз! Потом долго вспоминать буду, мне очень понравились острова! И пароход беленький. Только мы не бегали по нему и не целовались. Потому что палубы не было!

 

 

Валентина Александровна, «78 или 79, но 78-то точно есть»

 

— Муж умер, старший, а потом и младший сын… А теперь еще и изба сгорела. Никого нет.

 

Коровы, куры, утки, мужики, мужики… так и жизнь прошла.

 

Ни минуты свободной не знали. Теперь все минуты свободные — занять нечем.

 

Глядя на Кенозеро:

 

У деревни нашей тоже озеро, но сюда наших озер несколько войдет… Сейчас там, наверное, парни всю воду взбаламутили — купаются… Скоро я домой поеду.

 

Думаю: лягу спать — смерть придет и почешет мне затылок, вот так…

 

Не спится никак только.

 

Таисия Игнатьевна, 80 лет

 

— Два мужа у меня, все гулящие были. Терпела, терпела, пока не похоронила. Всю жизнь на путях работала, двоих сыновей схоронила. Один заболел, заболел и умер. А второй пил и задавился — веревку повесил, и все.

 

Сестра меня в дом не взяла. Говорит: «Там и накормят, и похоронят тебя».

 

 

Лена, 33 года

 

— Детдомовская я, с Плесецка. Жила с одним года два, пока руку не начал поднимать. Вернулась в интернат опять. Видно, судьба такая. Не то чтобы нравится на всем готовом жить, просто привычка — с детства же по интернатам скитаюсь. Одно время хотела родителей найти, запрос делала, а потом не стала. Вдруг найду и пожалею.

 

Детей у меня нет.

 

 

Юрий

 

Эрудит и художник. IQ — 120 баллов. Разгадывает судоку 5-го уровня сложности. Имеет три спортивных разряда — по гимнастике, боксу и баскетболу. 

 

В интернате расписывает доски, шкатулки и другие деревянные заготовки. В периоды увлечения фэнтэзи видел марсиан и кентавров.

 

 

Коля, 51 год

 

— Можно было бы, так здесь бы и остался. Только хату надо, где обитать. Помог бы кому дров поколоть, кому грядку вскопать. Бегом-то, конечно, нет, а так…

 

Вина не пить да не безобразить — так можно жить. Работу найдешь — и живи потихоньку. В рот ведь никто не заливает. Предлагали мне кодироваться — но я не! Что ты! У нас один пять раз ездил, уколы ему делали. Так он неделю ничего, а потом опять за стакан.

 

Эх, не дай бог, здесь вожжа попадет… Главное — продержаться, а потом, там-то, уже если захочется… Там уйди, чтобы на глаза не попадаться. Выпей. Да и то не допьяна…

 

 

Женя, 45 лет

 

— Я был и сантехник, и водитель, и лесоруб. 5 лет назад зрение потерял. Даже солнце не вижу. Отец у меня есть, живет в Ивановской области, тоже в приюте. Он-то частенько в тюрьме посиживал. Мама меня воспитала, научила рубанком работать и не унывать — у каждого ведь свои трудности.

 

Гражданская жена у меня есть, Валентина, тоже инвалид. В отпуск хожу к ней. А так-то раз пятнадцать в день созваниваемся точно!

 

Валентин, 73 года

 

— Сын окрысился на меня. Собаку волкодава завели, я приехал, а он или жена, не знаю кто, фас на меня сказали. Я развернулся и уехал. Больше не видел их. До пожара это было, в 96-м году. Я не знаю, живы они или нет, но собаку я им долго помнить буду.

 

 

Женя, 76 лет

 

— Одинокий. Капитально.

 

Покупаю билеты лотерейные, ими торгуют на почте. Раз в неделю, штук 20—30, они по 50 рублей. Когда сто рублей, когда двести выиграю. Один раз триста было. Но в основном-то я проигрываю. Но что-нибудь, когда-нибудь… Мечта сбудется. Выиграю. Однокомнатную   квартиру купил бы, и все… У меня уже есть на примете одна хозяйка. Вот фотография ее. Зовут ее Лена. Нет, не Лена. Лида.

 

 

Таня, 51 год

 

— Но я все равно уйду из этого интерната, любыми путями, как-нибудь, куда-нибудь. Мне надоело, я еще ребенком себя чувствую, с бабками никак не контачу. Понимаете, я замуж хочу. Я прожила с двумя мужиками и жизни не видела! Я хочу уехать на юга. Я завязала переписку, мне пишут мужчины-инвалиды, зовут. Мне не надо здоровых-красивых, мне надо как я. Но я всем отказываю.

 

Выходя из часовни Николая Чудотворца:

 

— Я чувствую, что-то важное сейчас произошло. Как будто Бог меня еще больше стал любить.

 

— Таня, а вы верующая?

 

— А я и не знаю…

 

 

По вечерам директор Каргопольского дома-интерната Надежда Николаевна, ее помощница Любовь Евгеньевна и культработник из соседнего Няндомского дома-интерната Людмила Александровна собирались за чаем на гостиничной кухне. Надежда Николаевна привезла 11 человек своих «обеспечаемых», а Людмила Александровна только троих.

 

— Нас зарубили сначала. Никто же не любит организаций этих — надо суетиться, в управление звонить, ответственность на себя брать. Ну доктор посмотрел список, кто едет, разорвал и выкинул его в урну, — объясняет она.

 

— Вы что, их тайно вывезли? — не понимает Надежда Николаевна.

 

— Да, — спокойно подтверждает Людмила Александровна. — Директор в отпуск ушел. Я заму сказала — под мою ответственность. Ну посадите меня в тюрьму потом, ладно, отсижу.

 

— Люди всю жизнь остаются людьми, их нельзя закрывать, — вздыхает  Любовь Евгеньевна.

 

— Что у вас там — больные совсем в списке были?

 

— Знаете… если бы я столько выпивала, сколько у нас некоторые, — я бы умерла.

 

— Я своим пить запрещаю, — говорит директор. — Сразу заявление пишу, и они у меня штраф платят в полицию. Поэтому обычно я маты получаю от них.

 

— Я даже сама езжу камеры для инвалидных колясок покупать… Им же не к кому больше обратиться, — продолжает Людмила Александровна.

 

— Так хорошо, что вы еще неравнодушная.

 

— Но меня не поддерживает никто… Я в санитарки уйду. Проще туалеты намыть, швабру закинуть и домой уйти.

 

— Когда у нас старый директор был, я решила немножко территорию облагородить, клумбу посадить, — вспоминает Любовь Евгеньевна. — Ходила, просила у коммерсантов просроченную рассаду какую-нибудь, семена нашла. С инвалидами вместе сажали, ни один работник не вышел помочь… А на следующий день пришла — все выкопано. Столько у меня слез было. Сами же наши работники выкопали и домой унесли! У меня руки тогда опустились. И я на склад ушла работать…

 

— У нас никто из коллектива, кроме Любы, сопровождающими не захотел поехать. Им не интересно и не надо ничего. Из 90 работников — человек 70 закодированных! Было даже, что ходили старикам за водкой — 100 рублей за бутылку, а 100 рублей себе берут, это справедливо они считают! Слава богу, появились волонтеры. Я только и думаю: «Господи, пошли мне людей». 

 

 

Надежда Николаевна продолжает:

 

— Я своим сотрудникам недавно так сказала: «Знаете, мы же проводим антиреабилитацию. Мы из личности делаем животное. Мы решаем за него все. А человек должен быть вовлечен в деятельность. Восстановление личности через деятельность должно быть. Я свою задачу вижу, чтобы глаза горели у людей. Они же говорят мне: «Что еще делать, Николавна? Вот и пьем».

 

 

Вот сейчас здесь люди побыли сами по себе. Захотели — телевизор посмотрели, захотели — гулять пошли, сами за собой прибрали, все на равных, никого просить не надо. Сами друг другу помогать начали. У них лица счастливые. Они люди здесь.

 

Они же раненые у нас все. Всех понять можно, через что только люди не прошли. Насилие в семье, пьянство родителей… Есть у нас человек, у которого отец брата на глазах убил…

 

Они все без исключения хотят личного счастья для себя. Но как его строить, не знают. Не умеют давать… Дети у многих есть. Но если и приезжают к ним, так в основном за деньгами. Внук к одной бабушке приезжал, говорил, что дом строит, денег просил, обещал: «Дострою — заберу». Она все давала, ждала… Вот умерла у нас в прошлом году.

 

Снизу доносится монотонный голос. Женщины осторожно спускаются по лестнице. Люда и бессонная Валентина Александровна сидят за столом. Перед ними, опираясь на костыль, Саша читает по книге проповедь о греховности телевизора. Люда не спускает с него глаз. Любовь Евгеньевна шепчет: «Сами кружок организовали. Я в шоке».

 

 

Потом Саша пришел к Надежде Николаевне за советом. Ему понравилась Люда, у него серьезные намерения, и он хочет перевестись к ним в интернат. Директор не против. Но Сашу смущает, что Люда курит. А еще матерится и выпивает. «Ты можешь на это повлиять», — говорит ему серьезно Надежда Николаевна.

 

Источник: novayagazeta.ru