По оленинским местам

Корреспондент "Власти" Владимир Гендлин приехал в Эвенкию спустя более 20 лет после первого ее посещения. И посмотрел, что здесь изменилось по сравнению с 1990 годом. Оказалось, изменилось все — и ничего.

В столицу Эвенкии, поселок Тура, нас примчал французский турбовинтовой самолет ATR-72 авиакомпании Nordstar. Лететь из Красноярска 2,5 часа. Расстояние более 1000 км. Под крылом сотни километров ледяного безмолвия.

Эвенкия — территория размером в полторы Франции. При этом здесь всего 23 поселка с общим населением 16 183 человека (данные на 1 января 2014 года). "Жить в Эвенкии — редкая удача: она выпадает лишь 0,01 человека из 142 млн россиян",— гласит слоган на шутливом "паспорте Эвенкии", который мне вручили здесь в качестве сувенира. Расстояния между поселками и деревнями — по 300-400 км. Зимой сообщение по зимникам (руслам замерзших рек). Крейсерская скорость автомобиля по такому зимнику — 30 км/ч. Ехать из одной деревни в другую в среднем двое суток. Если в плохую погоду, может занять неделю. Это зимой, а летом опять же по рекам на моторке. Но быстрее всего, конечно, на вертолете, только вот дорого это стало в рыночные времена.

Медвежий угол? А как насчет того, что именно здесь находится не только место падения Тунгусского метеорита, но и стела с двуглавым орлом, обозначающая географический центр Российской Федерации? То есть лететь сюда с пересадкой в Красноярске — около 10 часов, но еще столько же лететь пришлось бы до крайних точек Дальнего Востока.

Аэродром Тура-Горный находится в 15 км от столицы Эвенкии. Раньше в Туру от аэропорта пассажиров доставлял вертолет. Сейчас встречают родственники на машинах либо можно вызвать такси — 350-400 руб. Спускаясь вниз в Туру, сверху видишь безбрежные заснеженные пространства и понимаешь, почему аэродром расположен на горе. Здесь всегда солнечно и температура комфортная — зимой в среднем минус 35. Внизу, в Туре, утром было минус 43, а ночью столбик термометра падал ниже минус 50. При такой температуре в низине обычно стоит густой туман.

Помню первые шаги по эвенкийской земле. Это было в конце января 1990 года. Командир вертолета объявил температуру — минус 45 градусов Цельсия. Первым делом, выйдя на улицу, я снял шапку и расстегнул куртку. Мне было 27 лет, нравилось бросать вызовы.

Я прошел до центра поселка, удивляясь, почему мне совсем не холодно (в Сибири мороз сухой и воспринимается легче, чем в Москве). Потом спросил у местного, где тут гостиница. Он ответил: "Уши три. Белые совсем, сейчас отвалятся".

Командир вертолета объявил температуру — минус 45 градусов Цельсия

Очень скоро я узнал, как опасно быть самонадеянным в этих краях. Территория Эвенкии официально входит в абсолютно дискомфортную и экстремально дискомфортную зоны Крайнего Севера. Значительная часть территории лежит на вечной мерзлоте. Морозы длятся 240-275 дней в году. По словам местных, каждую зиму в поселках Эвенкии недосчитываются одного-двух человек — кто-то выпил лишнего и не дошел до дома, кто-то сильно раскочегарил печку и угорел или сгорел на пожаре.

Сегодня в Эвенкии легче встретить банан зимой, чем эвенков в национальной одежде

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

Еще есть такое понятие — актировка. Это когда транспорт, от самолетов и вертолетов до грузовиков, не выпускают в рейсы, школьники не ходят в школу, отменяются занятия и публичные мероприятия. В 1990 году актировку в Туре объявляли после минус 45. Объясняется просто: на сильном морозе материалы меняют свои свойства, и стоит в паре километров от поселка лопнуть какой-нибудь резинке в двигателе — назад водитель уже не вернется.

В мой первый приезд мне сильно мешали спать работавшие трактора и грузовики на улице: моторы тут не глушили зимой круглые сутки. Сейчас у многих жителей Эвенкии теплые гаражи. Ну а у кого их нет, у тех движки так и молотят без перерыва. Если заглохнет, то уже не заведется до весны.

Еще забавно было познакомиться с местными туалетами. В 1990 году все удобства в Эвенкии были во дворе. Никогда в жизни я не справлял нужду столь молниеносно. Единственный теплый туалет в помещении я встретил в гостинице окружкома партии в Туре (мне посчастливилось провести там всего одну ночь).

Зато на таких морозах удобно готовить строганину. Это замороженная рыба или мясо (или печень оленя либо лося). Ее вывешивают за окно — и деликатесное блюдо готово через три минуты. Помимо печени эвенки употребляют в пищу и другие деликатесы, например оленьи глаза.

В Эвенкии, как и у нас, ценят экологически чистую воду. Только там не заказывают с доставкой канистры Evian или "Святого источника". Зимой местные жители просто выпиливают воду из реки. Кубики льда размером с телевизор можно увидеть и в жилых домах, и в учреждениях.

Переболел импрессионизмом, кубизмом, сюрреализмом. И пришел к эвенкийским пиктограммам

Суровая природа требует и суровых характеров. Здесь свои нравы, свои порядки и своя жизнь, непохожая на нашу.

Тут оленей кастрируют зубами. То есть сейчас есть специальные щипцы, которыми дробят семенники. Но эвенк Игорь Иванов, хозяин небольшого стада оленей, кочующего недалеко от поселка Нидым, продолжает это делать традиционным дедовским способом.

Игорь сотрудничает с местной турфирмой из Туры, которая пытается развивать этнографический туризм — возит приезжих на стойбища, охотничьи зимовья. Туризм в привычном понимании тут развивать непросто: не каждый, мягко скажем, охотник или оленевод готов с улыбкой водить дорогих гостей по тайге, да еще в трезвом виде. К тому же Игорь, к примеру, отличается взрывным нравом — когда ему попытался возражать его напарник, он долго не разговаривал, а сразу в лоб. Кстати, жена оленевода не просто жена, она носит суровое название "чумработница" (штатная единица).

В 1990 году местные предсказывали, что через 20 лет оленей здесь совсем не останется, ошибались — их просто осталось мало

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

Охотник Дима Филкин, суровый парень с детской улыбкой, однажды провалился на снегоходе в прорубь. Долго боролся за жизнь, но сумел выбраться. "Жаль, собачку потерял",— вспоминает он. Развел костер, обсушился на 20-градусном морозе и 30 км шел до Туры. Этот день, 13 ноября 2007 года, он отмечает как второй день рождения.

Он тоже сотрудничает с турфирмой. И ему тоже непросто. В один из дней мой коллега фотограф Дмитрий Лебедев позвонил ему, чтобы договориться о поездке на зимовье. И услышал в трубку: "Не мешай, мы деремся!" Через полчаса охотник Дима примчал на своем снегоходе. Сидя в буфете гостиницы, он любовно разглядывал противоударный и непромокаемый телефон моего коллеги и попросил продать его. "Даю пять соболей!" — воскликнул он (шкурка соболя стоит в среднем 2-6 тыс. руб.). Долго уговаривал, повышал цену. А потом с обезоруживающей улыбкой сказал: "Ну что ты споришь, я ж все равно его у тебя отберу". Хорошая шутка, хоть и жестковатая.

В аэропорту Туры я познакомился с другим охотником, Владимиром Манаковым. Веселый моложавый 55-летний мужчина громко пересказывал сюжеты своих рассказов — он их пишет по мотивам охотничьих приключений. Помимо охоты иногда подрабатывает, например Дедом Морозом. Его спрашивают: "Володь, а ты почему работаешь без Снегурочки?" Отвечает: "Да один геморрой с этими Снегурочками. То забухают, то загуляют — ну их..."

Манаков объяснил, почему стало мало охотников. Во-первых, плохая конъюнктура на мировых рынках: из-за кризиса цены на аукционах по соболю (главная добыча в здешних местах), которые проходят в Санкт-Петербурге и Копенгагене, из года в год снижаются. Этому способствуют и усилия китайских зеленых, выступающих против варварского способа добычи соболя капканами. Кроме того, в советские времена охотников без проблем развозили по угодьям на вертолетах — сейчас это слишком дорого.

Шаман разбрасывал шерстинки, и те превращались снова в зверей, которые с шумом разбегались

Охотничий участок у него самый маленький в Туре. Что такое настоящий участок? Это кусок суши вдоль реки шириной около 5 км и длиной 150-300 км. На этом протяжении строятся лабазы и зимовья, между которыми охотник путешествует на снегоходе, собирая соболя и росомах из капканов.

В 1990 году запомнилась поездка в стойбище. Это было в Суринде, национальном поселке, где сохранилось самое большое стадо. Меня встретили братья Гаюльские — потомки влиятельного рода князей Гаюльских. "Сейчас на всю Эвенкию 35 тыс. оленей,— говорил зоотехник Виктор Гаюльский.— А до революции только у Гаюльских было вдвое больше. Французские коньяки в чумах пили".

Отправляясь в Эвенкию в 1990 году, я получил наказ найти в поселке Байкит художника Владимира Донченко. Его картины я видел в репродукциях — смесь примитивизма с сюрреализмом, они производили впечатление странное, но завораживающее. Оказалось, работы были выполнены в стиле эвенкийских пиктограмм. В Байките мы общались три вечера подряд и подружились.

Эвенки веками привыкали жить и кочевать на сотни километров в любые морозы

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

Вернувшись с Северного флота, он поступил в Мухинское художественное училище в Ленинграде. Но через два года бросил учебу и подался по вербовке на Дальний Восток. Сплавлял лес, строил Магаданскую ТЭЦ, тянул ЛЭП на Чукотке, работал в золоторазведке, бороздил на сейнере северные моря.

Попутно искал свою манеру в живописи. Переболел импрессионизмом, кубизмом, сюрреализмом. И пришел к эвенкийским пиктограммам. Жена у него эвенка, тоже художница, от нее и ее родственников узнал об эвенкийских легендах, шаманских обрядах, языческих богах и, наконец, эвенкийском письме.

Многие века тунгусы (они же эвенки) использовали рисунчатое письмо для передачи информации, рассказывал он. Пошел пастух искать отбившихся оленей, возвращается на стоянку — никого нет. И только надломленные ветки и затесы на деревьях, рисунки-значки на камнях или дощечках подробно рассказывают о направлении, в котором нужно искать сородичей. Пиктограммы выполнялись не только на коре, бересте, на кости, но и в виде скульптур. И в этом смысле попадают уже в разряд искусства. Донченко попытался возродить это искусство, пользуясь традиционными цветами и красками, добываемыми в тайге.

— Знаешь, раньше угнетала мысль, что занимаюсь безнадежным делом. Ведь все это исчезало — национальное искусство, фольклор. Оно и сейчас исчезает, но теперь, в перестройку, есть хоть какая-то надежда.

Три вечера, что провел у него, мы коротали за беседами о "северах". И еще он объяснял мне сюжеты своих картин, висевших на стене. Оказалось, это описания легенд и обрядов. Так, одна из картин называлась "Шингкэлэвуи" (обряд умножения добычи). Она показывает представления эвенков о мире и иерархии божеств. Люди живут в Среднем мире, но есть еще Нижний мир (преисподняя), или хэргу буни, он находится на Севере. И есть Верхний мир (угу бугэ). И вот по осени охотники приходили к шаману с просьбой совершить обряд. И, когда начиналось камлание, рассказывал Донченко, все присутствующие погружались в транс и физически переживали те приключения, о которых пел шаман: спускались с ним в Нижний мир со всеми его ужасами и стужей, карабкались по скалам, выходили к космической реке Туру, встречались с матерью земли Дуннэ Мушанин и просили добычу. Та расспрашивала, кто какие совершил проступки, кто нарушал таежные законы и т. д. Люди каялись, давали клятвы. Тогда хозяйка отправляла их в Верхний мир за согласием Бугады Энэнтын — матери звериного рода. Та разрешала взять немного добычи, и шаман ловил бубном зверей, которые превращались в шерстинки. Потом все возвращались к матери земли, та пересчитывала шерстинки и отпускала охотников обратно в Средний мир. Шаман разбрасывал шерстинки, и те превращались снова в зверей, которые с шумом разбегались, ломая кусты. И все это было взаправду, вовсе не сказка, объяснял Донченко.

"А сейчас в Эвенкии остались шаманы?" — спросил я. "Я последний",— скромно ответил Владимир, подливая водки в кружку.

Чего не учли ученые — советского качества исполнения проектов

— Интерес есть, и он растет,— рассказывала в нынешний приезд Надежда Михайловна Ивчик, заведующая мастерской Центра народного творчества.— Многие увлеклись резьбой по кости и рогу — семья Барышниковых, Горбунов увлекся...

Надежда Михайловна перечисляет жителей Туры, которые посещают ее мастер-классы. Еще есть мастер-классы по меху, это женщинам интересно. Раньше у всех мужчин были меховые шапки — норка, соболь, росомаха. Сейчас это редкость, в Туре даже унты трудно купить, их шьет один таджик Балтаев.

В Доме детского творчества занимаются рисованием по национальным мотивам, вышивкой бисером. Ходят на мастер-классы четыре мальчика и шесть девочек. Есть выставочный зал, и можно купить работы.

Поселок Тура — столица Эвенкии, территории размером в полторы Франции

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

В зале мастерской много чудесного — эвенкийские солнышки и кумаланы (коврики из оленьих шкур), цветы из меха, изделия из дерева и кости, сумки-торбы, седла, одежда. Все это украшено и расшито национальным орнаментом, остатки которого по крохам собирали в фольклорных экспедициях.

— Многое утеряно, многое вообще не изучено,— говорит Надежда Михайловна.— Например, как рисовать гагару? Считается каноническим рисунок как на гербе Эвенкии. Гагара — символ Верхнего мира. Олень тоже, это вообще святое. А вот мамонт — символ преисподней. Его можно по-всякому рисовать, нет канона.

Останки мамонтов в Эвенкии в изобилии. Муж Надежды Михайловны нередко находил бивни, они благодатный материал для работы.

Делаются попытки возрождать эвенкийский язык, его учат в интернате (с советских времен оленеводы отдают своих детей жить и учиться в интернатах). Но, признает Надежда Михайловна, язык идет плохо: у многих и родители уже не знают родного языка. А вообще в Эвенкии даже эвенков мало: в соседней Якутии их живет около 20 тыс. человек, а в самой Эвенкии — менее 4 тыс.

Художника Владимира Донченко Надежда Михайловна хорошо помнит. Но в последнее время о нем ни слуху ни духу. Говорят, что развелся с женой и ушел жить в тайгу. Насовсем.

Главной целью моей поездки в Эвенкию в 1990 году было узнать о результатах эксперимента по внедрению изгородного оленеводства.

Двадцать четыре года назад от заведующего отделом Севера Красноярского крайисполкома Е. И. Верхотурова я услышал: "Изгороди — наша последняя надежда". С середины 60-х по 1990 год поголовье домашнего оленя в Эвенкии сократилось вдвое — с 58,8 тыс. голов в 1964 году до 29 тыс. в 1989-м. Ежегодно по округу терялось свыше 10 тыс. оленей — погибали от хищников и болезней, пропадали без вести. Специалисты прогнозировали, что такими темпами лет через 20-30 оленей в Эвенкии не останется совсем. Заглохли исконно оленеводческие в прошлом поселки — Чиринда, Куюмба, сдали позиции бывшие передовики — Кислоканский, Полигусовский, Байкитский совхозы.

В те времена советское руководство смотрело на оленеводство не просто как на традиционный промысел и часть уклада жизни коренных народов Севера — хозяйствам спускали планы по производству мяса, нормативы по выходу мяса, отрасль работала на продовольственную программу СССР. В Норильске в поте лица трудился целый НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера, выпускавший методички для хозяйств, как правильно пасти оленей. Так, сборник рекомендаций "Оленеводство в Эвенкии" за 1971 год указывал: "Во всех хозяйствах широко практикуется неуправляемый выпас, прямым результатом которого являются большие потери оленей". С этого озарения, видимо, и началась история оленьих ферм.

Поясню: оленеводство в таежной и тундровой зонах — это не одно и то же. В тайге за животными не уследишь. Особенно осенью: к середине августа спадает мошка, олени впадают в возбужденное состояние перед гоном. Так что пастухи, бывало, отпускали оленей на все четыре стороны, а ближе к зиме собирали обратно в стадо. Многих недосчитывались — кто пал жертвой хищников, кто ушел за дикарем.

Но ученые мыслят цифрами. Они, например, установили, что за 1966-1970 годы потери животных составили 41 788 голов. Даже сократив эти потери наполовину, можно дополнительно получить 1670 тонн мяса в живом весе. Так родилась идея изгородного оленеводства, или оленьих ферм.

Проект Норильского НИИСХ был таков: огораживается серия сменных пастбищ, и, пока олени переходят с одного на другое, происходит полный пастбищеоборот. И все сначала. Не надо кочевать за сотни километров — из года в год крутишься в ограниченном цикле. Не надо ежегодно ставить на осень новые изгороди — пастбища обнесены капитальными, длиной 200 км, которые должны стоять 20-30 лет. Не надо больше возить в аргиш чумы и дрожать у костра — по маршруту стоят домики с заготовленными дровами, а в конце недели вас ждет отдых на базе, где есть баня и телевизор...

В 1984 году проекту был дан старт: на совещании в Госагропроме РСФСР завотделом Норильского НИИСХ Анатолий Мухачев так убедительно презентовал идею, что министр сельского хозяйства Никонов в тот же день издал приказ N794 — приступить к эксперименту по управляемому изгородному содержанию оленей. Главными аргументами стали обещания поднять выход мяса от 100 январских животных до 30 ц в живом весе и дать дополнительный экономический эффект на сумму свыше 700 тыс. руб. (цифры, невиданные даже для тундры, а в Эвенкии выход мяса редко переваливал и за десяток центнеров).

При встрече в Норильске в феврале 1990 года Анатолий Мухачев заверил меня: "Наши геоботаники 50 лет изучают оленеемкость пастбищ, составляют нормативы, таблицы оленеемкости". И правда, система была продумана тщательно: пастбища делились на летние, зимние, ранне- и позднеосенние, ранне- и поздневесенние. Кормовые ресурсы исследованы вплоть до степени скусанности: установлено, что скусанный наполовину лишайник восстанавливается за десять лет, скусанный на треть — за восемь лет и т. д.

Все меньше становится желающих сохранять традиционные промыслы, жертвуя благами цивилизации

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

Чего не учли ученые — советского качества исполнения проектов. Практически нигде не выдерживалась технология — ни при строительстве оленеферм, ни при содержании оленей. Проверки показывали, что вместо положенных двух месяцев оленей держали на одном пастбище по полугода. Загонят оленей и держат, пока не пристроят очередной "аппендикс", а дальше то денег нет, то материалов. От этого пастбища выбивались, перетравливались. В материалах авторского надзора за 1987 год говорилось: "На участке Чикты... оленеемкость... сократилась в 3-4 раза... отдельные массивы пастбищ необходимо исключить из оборота на 5-10 лет". А в отчете о контрольном облете оленьих ферм 1986 года о том же участке Чикты сказано: "допускается 3-4-кратная перегрузка пастбищ", что "может привести через несколько лет к их полной непригодности".

Ну и обычная бесхозяйственность: в 1987 году Череповецкий завод поставил специально для Эвенкии более 2,5 млн кв. м крупноячеистой сетки — тонны этой сетки я видел заваленной снегом вблизи аэропорта, шоферы рассказывали о крупных ее залежах по дорогам на Чиринду, на Кондакан, в устье речки Зелинды. Она все же послужила людям: до боли знакомый орнамент встречался в оградах домов (1 км сетчатой изгороди стоил свыше 5 тыс. руб.).

Никто не мог сообщить, сколько денег потрачено на строительство оленеферм. В окрагропроме главный бухгалтер мне прямо заявила: "Во-первых, в этих документах сам черт ногу сломит, во-вторых, они давно затерялись в архивах, в-третьих, про эти деньги и думать забыли, в-четвертых, никто вам все равно не скажет, в-пятых, зачем вам это надо?" В целом же шла речь о выделении из госбюджета 12 млн руб.

А в 1988 году Илимпийский райком партии в целях "реализации критических замечаний и предложений трудящихся" направил ревизионную комиссию в Чиринду. Выявлены запущенность бухгалтерского учета, финансовые злоупотребления, приписки. При этом исправно выплачивались премии и доплаты для управленцев. Но историю замяли.

Один из ревизоров не смирился с этим, и вот в прокуратуру и в окружком партии пришли письма от инспектора народного контроля, персонального пенсионера и члена КПСС с 1946 года А. И. Зарубина. Он досконально знал положение дел в хозяйствах и в своих письмах выводил на чистую воду организаторов махинаций. Помню, он сердито тряс у меня перед носом пухлой тетрадью, полной таблиц с цифрами, перечислял названия хозяйств и все злоупотребления — лекция длилась более двух часов.

Спрашивается, зачем было городить огород вокруг оленей? В то время не было понятия "распил". Было "освоение бюджетов". Привлечение средств под проекты и "эксперименты" было способом заработка для различных НИИ, на этом зарабатывали шабашники, причем не только "бичи". Анатолий Мухачев из НИИСХ вспомнил, что в одно лето на строительство изгородей явился профессорско-преподавательский состав из одного вуза — под видом студотряда. А на Воеволи ударно трудились даже два академика — видно, хорошо платили. Ну и для управленцев проект был очень выгоден, особенно учитывая неразбериху в отчетности.

Еще один важный стимул касался местных властей. Для планово-убыточной глубинки госдотации на капитальное строительство были манной небесной, ведь за счет этих денег можно было не только перегородить всю Эвенкию, но и подтянуть другие "узкие места", подкинуть на соцкультбыт, заткнуть другие дыры в местном бюджете. Позже в Москве начальник Главного управления Госагропрома РСФСР Г. М. Шишков не сомневался, что так и было. "С тех пор как ввели дифференцированные надбавки, мы потеряли контроль над хозяйствами, так как не знаем их финансовых итогов",— разводил он руками.

Поучительная история: не столько страшно было плановое хозяйство, сколько неспособность плановиков понять результаты собственного планирования.

Эвенкия в последние 24 года прошла такой же непростой путь, что и вся страна. В эпоху "парада суверенитетов" округ тоже стал суверенным. "Но что такое суверенитет без денег?" — спрашивает нынешний глава Эвенкии Петр Суворов.

Регион еще при советской власти был дотационным на 90%. Своей промышленности нет, 70% экономики составляет бюджетная сфера (администрация, образование, здравоохранение). Треть бюджета идет на северный завоз, в первую очередь ГСМ. Проще говоря, на обогрев.

С обогревом и вышла проблема. У красноярского губернатора генерала Лебедя была мечта вновь воссоединить край в прежних, советских границах — вместе с Эвенкией, Туруханским районом, Таймырским округом. В 1999 году, в пору правления главы Эвенкии Александра Боковикова, в округе случился энергетический коллапс — в Туру, задолжавшую Красноярскому речному пароходству и наиболее сильно зависевшую от речных караванов, не поступил северный завоз. Столица округа осталась зимой без света и тепла. Как вспоминает бывший главред "Эвенкийской жизни" Марат Валеев в своих "Эвенкийских записках", главу округа Боковикова поминали почем зря оскорбительными надписями на заборах, обижали его дочерей в школе, его самого отлавливали на улицах, в магазинах и учреждениях и высказывали все, что о нем думали. А однажды забор его двора протаранил грузовик. Дошло до того, что Боковиков договорился со Штыровым, руководителем Якутии, о поставках солярки самолетами в Туру.

И тут пришел ЮКОС. Ходорковский посадил на округ своего губернатора — Бориса Золотарева. Были построены два новых микрорайона в Туре, заасфальтированы дороги, провозглашен лозунг "Интернет — в каждый чум". И вскоре по обеспеченности компьютерами на душу населения Эвенкия превзошла все регионы в стране.

Поправили ситуацию и с оленеводством. В 2000 году в Эвенкии оставалось всего 1200 оленей. Было решено завезти с Ямала еще 4 тыс. И завезли — самолетами (представляю напряженную работу стюардесс). Просто рассчитали, что гнать своим ходом будет затратнее с учетом потерь, чем везти по воздуху.

Но все помнят, чем закончили Ходорковский и ЮКОС. В 2005 году население было вынуждено проголосовать за отказ от суверенитета и присоединение к Красноярскому краю в качестве муниципального района. Сбылась мечта генерала Лебедя, тогда уже покойного.

Первые три года, говорит Петр Суворов, финансирования хватало. Но с 2009 года жизнь подорожала. Есть у центра манера — передавать полномочия и не давать денег. Вот дали полномочия на отлов бродячих животных — и всего 600 тыс. руб. на весь район, на 23 поселка. Или, к примеру, федеральный центр отменил дотации в 5 млн руб. на 56 охотинспекторов — осталось только четверо. И за шесть лет расплодилось столько волков, что они сразу перерезали пару тысяч оленей.

Сегодня племенное оленеводство осталось только в Суринде, там создано унитарное сельхозпредприятие, им руководит Виктор Гаюльский. Другое унитарное предприятие — охотничье-рыболовецкое.

Большие надежды в Эвенкии связывают с геологией. Петр Суворов показывает на карте юг Эвенкии: "Еще в 1982 году было открыто Юрубчено-Тохомское месторождение. Сейчас от Куюмбы до Тайшета проложен трубопровод, он заработает в 2016 году. Надо еще искать, таких месторождений у нас несколько".

Параллельно с трубой "Транснефть" строит автодорогу за свой счет, а с 2020 года планируется строительство дороги от Куюмбы до Байкита, что существенно сблизит Эвенкию с "материком". И сильно разгрузит бюджет района: обслуживание капитальной автодороги обойдется всего в 7-8 млн руб. в год. Это намного выгоднее, чем ежегодно пробивать 4 тыс. км зимников по руслам рек, выбрасывая на это 160 млн руб., которые безвозвратно тают летом.

А стоит ли вообще вкладывать астрономические суммы в обширный регион, который почти ничего не производит? Стоит, считает Петр Суворов. Во-первых, если оставить здесь пустую зону, то она тут же будет кем-то заполнена. (Не поспоришь — в последние годы эти края обжили приезжие из Таджикистана, они работают здесь не дворниками, а делают бизнес, открывают магазины, что-то шьют). Во-вторых, отмечает он, при вхождении в Красноярский край в 2007 году был принят федеральный закон об особом статусе Эвенкии как территории компактного проживания коренного народа — эвенков. И пусть их осталось здесь менее 4 тыс., государство не может их бросить, оставив без школ, больниц, отопления.

И все же центральные власти, как и в советские времена, смотрят на территории за Уралом как на обузу — маленький электорат, неосвоенные пространства, богатейшие ископаемые, которые сложно и дорого добывать.

"Государство так и не сформулировало свою политику по отношению к нам,— говорит Артур Гаюльский, депутат местного совета и председатель Общественной палаты коренных малочисленных народов Севера.— Все говорят о рынке, а мы в рынок не вписываемся. Мы не попадаем под федеральные и краевые нормативы. Осталось в селе 100 человек — и уже не положены ни школа, ни фельдшерско-акушерский пункт. А они говорят, что живем как при коммунизме. Когда нам тычут, что у нас бюджет 4,5 млрд руб. на 16 тыс. человек, я отвечаю: не на 16 тыс. человек, а на территорию в две Франции. Из этого бюджета 2,5 млрд идет на поддержку социальной сферы, 1,5 млрд — северный завоз, а собственных доходов остается около 200 млн руб. Попробуй поживи на эти деньги в тайге при минус 50".

В свое время, рассказывает Гаюльский, была идея занять население лесопереработкой. Подсчитали — и поняли, что при стоимости киловатта энергии 24 руб. дешевле будет привезти брус самолетом из Красноярска. Остается развивать традиционные промыслы. По словам депутата, Эвенкия дает 5-6% мяса в крае, а также 14-15% пушно-мехового сырья всей страны. 70% всей рыбодобычи края также поступает от районов Крайнего Севера. Но, чтобы добыть в тайге 100 голов диких оленей, охотник должен купить на 30 тыс. руб. лицензий плюс потратиться на продукты, боеприпасы, ГСМ.

"С начала реформ население района сократилось с 26 тыс. до 16 тыс. человек,— говорит Гаюльский.— Ситуация все хуже, а через 10-15 лет будет поздно — утратим народные промыслы, и сядут 26 коренных народов на шею стране. Но мы же не сразу вымрем, мы еще лет 300 будем вымирать".

Источник: kommersant.ru