Плавали — знаем, или Как зарабатывали советские моряки

Журналист и эксперт по индустриальным коммуникациям Алексей Агуреев рассказывает, чем подкреплялась морская романтика в советские годы.

Век живи, век учись! Это известное высказывание совершенно не объяснит вам, почему среди советских моряков было так много "школьников" и почему именно "школа" пользовалась такой всепоглощающей любовью на флоте. А я и объясню, и расскажу, а виноват в этом будет один из моих друзей, недавно поинтересовавшийся, бывал ли я в Генуе?!

Бывал ли я в Генуе??? Да меня тошнило от этой Генуи, когда заходили в неё то ли в 30-й, то ли в 50-й раз.

А всё дело в том, что именно Генуя оказалась базовым портом советского круизного флота, а я первые годы своей журналистской биографии работал в редакции ТАСС, которая выпускала пропагандистские газеты на иностранных языках для импортных туристов советских круизных судов. Сотрудники нашей редакции (и это в советское-то время) после цифры 50 за 2–3 года переставали считать страны, в которых побывали. Нечего и говорить об отмечании флажками на карте стран, где тебе повезло быть (была такая фишка в советское время, типа как сейчас зачекиниться). Ну, а лично я после пяти лет работы в этой редакции на вопрос, бывал ли я в такой-то стране, всегда небрежно переспрашивал: "А море там есть?" И сразу же, не дожидаясь ответа,  "усталым" голосом добавлял: "Если есть — значит бывал".

Увольнение на берег "тройками" — это не проблема, особенно, если берег мальдивский или сейшельский
 

"Школа" и "школьники"

В общем, Генуя тогда, если честно, страшно достала. Правда, как и всякий моряк, видел я эту Геную больше со стороны порта, а порт — он и в Африке порт.

А это значит, что самая главная достопримечательность Генуи была предопределена заранее — Колбасный переулок, маленькая улочка рядом с портом, которая извивалась как колбаса (потому и Колбасный, и как на самом деле звали эту улицу, да бог её знает). И именно там советские экипажи брали "школу" — то есть скупали дешёвый ширпотреб, который можно было дорого продать дома.

Где-то в "Колбасном" переулке, опять в кино не пошли

В Генуе, как сейчас помню, брали искусственные дублёнки по 60 тысяч лир или 60 марок. Дома "сдавали" эти дублёнки, даже если просто через комиссионку, то по 500–600 рублей. Отсюда вырисовался экономический инвалютный закон советского моряка: одна марочка = 100 песет = 1000 лир = 10 рублей. Это считалась "нормальная школа".

А само понятие "школа" (как в легендах передавали старожилы флота) появилось так: где-то ещё в конце 60-х — начале 70-х годов советские и партийные органы обратили внимание на то, что моряки торговых и рыболовецких флотов на свои мелкие валютные деньги, выдававшиеся для покупки сувениров и стакана минералки на берегу, перестали массово завозить в страну ракушки и морские звёзды, а тянут всё больше какое-то импортное барахло. 

Примечательно, что закон при этом никак не нарушался — деньги были официальные, честно заработанные, а ширпотреб, заметим, совершенно не контрабанда — то рубашки нейлоновые, то чулки капроновые, то ещё какая-нибудь дефицитная в то время фигня. Более того, в большинстве случаев даже попытку спекуляции пришить нормальному морячку было невозможно: труженики моря законно сдавали привезённый товар в комиссионки, где он улетал, как фанера над славным городом Парижем. В общем, Одесса тогда жила прекрасно, в ней все были "при делах", и, как утверждал местный фольклор, каждый мужчина был при море: либо сам ходил в рейс, либо спал с женой моряка. 

Казалось, что бороться со "школой" невозможно и бессмысленно, она поступала в город на каждом судне и с каждым рейсом. Каким-то непостижимым способом (то бишь для начальства непостижимым) мгновенно выяснялось, где и в какой точке земного шара есть порт, в котором что-то очень интересное продаётся по приемлемой для советского моремана цене. 

И именно этот порт оказывался последним или предпоследним перед возвращением домой у всех советских судов в данном полушарии.

Заход круизного судна на маленькие острова — это важный трудовой день для местных жителей. Каждый стремится что-то продать или обменять, особой популярностью пользовались советские консервы с тушенкой и сгущенкой

И вот, славный порт Лáс-Пальмáс (одесское произношение сохранено) быстро трансформировался в Лóс-Пальтóс — именно здесь массово брались пальто из кримплена (кто-то ещё помнит этот ужас?).

Фуншал, Мадейра и всё тот же Лас-Пальмас — люрекс, кнопочные телефонные трубки, свистки. (Свистки — для гаишников, почему-то считалось, что ни один гаишник не станет штрафовать, если ему подарить фирменный свисток. Может, в Одессе это и так, но московские гайцы на свисток не покупались).

Генуя — дублёнки, Панама — электроника

Лимассол — здесь брали форменные морские рубашки, офицерские погоны на них и туфли-сабо с сеточкой.

Лима — серебряные цепочки и вообще серебро всякое, включая наборы серебряных слоников разных размеров.

Панама — электроника, а особенно магнитофоны каких-то неслыханных марок (типа "Ниппон Америка"), но за копейки. 

И, конечно, три хрустальные мечты моряка: Стамбул, Гонконг и бананово-лимонный Сингапур. Там было всё!

Но бдительные советские органы были бы не органы, если бы не выяснили, каким таким именно образом морячки прекрасно научились превращать суровую романтику морских будней во вполне ощутимую прибыль сухопутных праздников. А поскольку денег было у моряка много, то и праздником для него и его семьи становился каждый день отца-кормильца на твёрдой земле. И так вплоть до следующего рейса. В общем, разница между морским и социалистическим образами жизни кое-кому слишком явно стала бросаться в глаза.

Вот и решено было бороться со "школой" путём ограничения объёма ввозимого моряками товара. 

Как сейчас помню, как в мой первый заход в Лас-Пальмас экипаж организованно закупался люрексом (ткань такая, из которой шили платья и даже купальники). На человека можно было провозить в Союз не более 30 метров. Я назойливо спрашивал тех, с кем оказался в увольнении: а на фига нужен это люрекс, давайте лучше пойдём и в кафе на берегу выпьем по чашечке кофе, как приличные люди?! 

В судовой типографии

Мне в ответ объяснили принципы конвертации моих 60 честно заработанных за месяц марок в люрекс с последующей переконвертацией люрекса в рубли. Откровенно скажу, молодой семье нужно было тогда платить за кооператив, и вместо чашки кофе с круассаном я таки приобрёл этот самый люрекс. 

Но когда ограничения на ввоз "сувениров" ввели в самый первый раз, то, разумеется, заранее об этом морякам не сказали, а по приходу в порт родной Одессы их начала шманать таможня. А основным объектом провоза в тот рейс были наборы разноцветных детских фломастеров.

Таможенники, не видевшие никогда до этого фломастеров, удивлённо спрашивали у морячков: "А это что за странные карандаши? А это куда? А это зачем?" Дело было перед 1 сентября, и морячки, даже не сговариваясь,  бодро отвечали: "Это — детям, это — в школу!"

Так в морском жаргоне советских моряков и появились выражение "школа", "делать школу" и "школьник". По крайней мере, согласно легенде.

Плавали — знаем

Мои коллеги по "судовой" редакции ТАСС почти никогда не обсуждали ни штормы, ни ураганы. А чего их обсуждать-то, если в них попадают все и в каждом рейсе?! А вот про то, как сидели на мели на Родосе; как горело машинное отделение посреди океана; как на "Максиме Горьком" наскочили на льдину и в целях безопасности высаживали туристов на лёд; про то, как ушёл навсегда под воду красавец "Лермонтов" — вот об этом в редакции вспоминали, это, действительно, были ЧП.

Моральное право поучаствовать в этих беседах я получил, причём совершенно не желая того, после своего первого же самостоятельного рейса на турбоходе "Фёдор Шаляпин". Поверьте на слово, честно заслужил, так как вместе с капитаном оказался в тюрьме. 

Как ни странно, но эта моя морская история неплохо проиллюстрирована фотографиями. На снимках видно, как несколько греческих буксиров выводят из порта Пирей наш "Шаляпин" — благородно красивый и изящно отделанный внутри, но несколько неповоротливый из-за возраста. Для буксира очень важно находиться чуть-чуть в стороне от движения судна, подправлять его курс, но ни в коем случае курса этого не пересекать, особенно если натянуты буксировочные канаты. 

Буксир занимает неверную позицию

Почему капитан заднего буксира решил поставить своё судно практически перпендикулярно курсу "Шаляпина", я уже никогда не узнаю! На фото видно, как он начинает исполнять этот манёвр. Но другие буксиры уже вели наш круизный лайнер к выходу из порта, всего лишь несколько мгновений, и "Шаляпин" натянул трос. Задний буксир дёрнулся, черпанул бортом воду и затонул меньше чем за минуту. Хотя на фото и видны головы нескольких человек, но, как потом оказалось, моторист выбраться из машинного отделения так и не успел. Выживших быстро подобрали из воды портовые службы.  

Буксир утонул

"Мастером" в том рейсе на нашем судне был известный в черноморском пароходстве капитан Шапочкин (к сожалению, никак не могу вспомнить его имени-отчества). Это был очень опытный мореход, но уже пожилой человек возрастом за 60 лет, даже, кажется, ближе к 70. Это был его последний рейс, более того, из-за недостатка аттестованных и проверенных капитанов кадровики ЧМП буквально едва его уговорили сходить в море "в крайний раз" перед пенсией, на которую он давно уже имел заслуженное право. И вот случилось такое!

Поскольку сразу же на судно никаких распоряжений не поступило, а на борту туристы, и у круизной фирмы своё расписание, то наш "Шаляпин" быстро взял курс на нейтральные. В любом морском инциденте (да и не только в морском), если помощь оказана и жизни людей ничто не угрожает, разумнее всего уходить в нейтральные воды. 

Но как-то очень быстро вокруг стали летать два реактивных самолёта с разворотами на боевой, а потом неподалеку появился и корабль "с пушкой", который начал подавать какие-то знаки. Наши туристы на борту очень радовались такому стечению обстоятельств — у всех-то всегда обычный скучный круиз, а им-то повезло — у них же настоящее морское приключение! Только ещё морского боя не хватало!

Посланный за нами корабль был хоть и военным, но очень маленьким и, в принципе, ничего особенного сделать нам не мог. Но "мастер" принял решение застопорить ход, встать на рейде, дождаться советского консула и потом уже с ним вместе разбираться с греками. Ну, а пока суть да дело, я успел найти немецкого туриста, который заснял всё произошедшее не только на фото, но и на видео. На всю жизнь запомнил, что туриста звали Адольф. По видео было понятно, что мы не виноваты, что "толкач" сам сдуру встал сзади перпендикулярно ходу. А тут и подъехавший советский консул клятвенно пообещал, что никаких репрессий от греков можно не опасаться, что капитану Шапочкину нужно просто официально дать показания в капитанерии порта, ну а найденная мной у туриста кассета вообще снимает все претензии.

Ади (а именно так сокращается неприятное для русского уха немецкое имя Адольф) буквально умолял взять его в свидетели и был готов предоставлять фото и видео по первому требованию. Ничтоже сумняшеся капитан в компании консула и ещё нескольких человек (в том числе и меня) прибыл на берег, где его тут же задержали и хотели посадить в импровизированную тюрьму — помещение в капитанерии, отгороженное решёткой, что-то типа "обезьянника". 

Печальное возвращение без капитана, немецкий турист Адольф (Ади) в центре фото лицом впере

Нас — сопровождающих — было человек 10, и мы принялись громко роптать, намекая на то, что "мастера" здесь не оставим и отобьём "на раз плюнуть". В ответ на наше недовольство как из-под земли появилась пара полицейских нарядов с дубинками. Но мы в те годы были уверенные в себе и в своей стране советские люди. И именно поэтому "звериный оскал капитализма" с дубинками на поясе вызвал только один весёлый смех. По уоки-токи кто-то быстро связался с "Шаляпиным". Через минуту из окна капитанерии можно было прекрасно увидеть, как судно спускает спасательные боты и грузит туда палубную команду...

В общем, вечер переставал быть томным. Но метавшийся вокруг сотрудник консульства умолял не накалять международную обстановку, не поддаваться на провокации и обещал, что "мастера" отпустят на следующий день. Хоть и верилось ему уже как-то с трудом, но и выбора особого не было. В качестве переводчика на всякий случай капитан попросил меня с ним остаться, "а то я от волнения все английские слова позабыл", пояснил он. Так вместе с нашим капитаном Шапочкиным я на несколько часов оказался в тюрьме. Переводить ничего не пришлось, только успокаивать и поддерживать.

На следующий день, хоть наши и опять привезли Ади с видеокассетой (копией, оригинал мы предусмотрительно оставили у себя), капитана Шапочкина всё-таки увезли в суд, арестовали, в порт больше он в тот день не вернулся, а судно продолжило круиз (на фото, которое я не знаю, кто сделал и откуда оно у меня: мы возвращаемся на борт, оставив капитана в тюрьме). 

Временным капитаном стал старпом ("чиф"), и по его распоряжению Ади с женой и друзьями во всех барах поили бесплатно. "Мастера" же  освободили под залог в миллион драхм через две недели. Тогда "Шаляпин" вне расписания зашёл снова в Пирей за своим капитаном. В день прибытия на судно мастер дал свой особый "капитанский" ужин: на самых почётных местах за его столом сидели немецкий турист Ади и его супруга.

"Капитанский" стол после возвращения "мастера — слева немецкий турист Ади (Адольф) и его супруга, справа — капитан Шапочкин

Залётный, но не фрайер 

Именно так как-то раз охарактеризовал меня случайный одесский таксист. К тому моменту я уже несколько лет ходил в море, не попадался на розыгрыши, чувствовал себя почти бывалым моряком, и потому слова эти воспринял как хороший знак. Не хватало мне только одного — самому разыграть одессита.

И вот из очередного рейса приходим мы в Одессу 5 июля, а в этот день у моей бывшей супруги день рождения.

По приходу — всё как обычно: погранцы, таможня, карантин, и до момента открытия границы времени уходит уйма. А я обещал жене, что буду в её день варенья дома и с заграниш-ш-шными подарками. А ведь ещё и билет на самолёт летом с юга в Москву достать — это ж за две недели надо записываться и на переклички ходить. Что делать?

Иду в радиорубку. Беру бланк международной радиограммы, сажусь за импортную машинку и стучу на английском языке: 

"The situation in Honduras has aggravated. Urgently fly to Moscow. Chief". (Почему я выбрал Гондурас? — Убей бог, не скажу. Молодой был, на кураже, стебался, наверное).

На эту белиберду начальник ставит мне судовую печать. Я со срочной телеграммой в руках сажусь на такси, еду в аэропорт, и его начальник выписывает мне последний билет. Передавал начальник мне его со словами: "Ну, вы там смотрите!"

На день рождения жены успел!

life.ru