Первомайский велопробег по трассе мужества

Читатели моего жж и соучастнеги походов не понаслышке знают о моей нежной любви к железным дорогам в целом и трассе мужества «Абакан-Тайшет» - в частности. Большая часть маршрутов по краю, которые я придумываю, так или иначе, задевают эту тему, ну хотя бы на уровне заброски-выброски. Кто-то помнится, предлагал мне тупо проехать вдоль всей трассы и успокоиться, но это не наш метод. Лучше по кусочку «обкусывать» самые значимые места, по крупинкам собирать инфу, радуясь новым открытиям. Вот цитату из песни «Баллада об Абакан-Тайшете» вынесла в заголовок, помню, в школе ее учили на уроке пения классе в третьем. Тогда это была просто песня, а теперь она имеет особый смысл, а ее соло-исполнение помогает преодолеть любую роковую жопу, проверено на практике!



В общем, 3 мая выдвинулись мы из Партизанского в сторону железной дороги. Предстояло проехать порядка 50 км по грунтам и чуток по гравийке. Небо было чистым, ничто не намекало на ночной апокалипсис, ну разве что дорога не пылила. Даже не знаю, хорошо это или плохо, с одной стороны – легче дышится, а с другой, грунт становится вязким, ноги забиваются быстрее, быстрее устаешь, чаще хочешь есть, ну и т.д. и т.п. Хотя, усталость я могу объяснить скромным накатом и тем, что мало пила воды. Когда сыро и влажно, пить неохота, а надо. Мало пьешь, быстро выматываешься, но, что характерно, колени не болят.





Дорога до Аргазинского перевала в целом скучновата. Партизанское-Илей-Вершино-Рыбное-Солонечно-Талое-Аргаза. На горизонте – Койское белогорье, оживляющее общую тоскливую картину лесостепи и оттаявших полей.



Иногда попадаются машины – водители, традиционно, говорят комплименты, угощают конфетами, желают удачи. С рельсов сигналят тепловозы – долгими гудками, ну а мы машем им и радостно подпрыгиваем. Череду апхилов-даунхилов дополняет жесткий мордодуй, не прекращающийся ни на минуту, ну разве что очередная лесополоса ненадолго прикрывает от его порывов.



В Вершино-Рыбном расположились на обед на автобусной остановке. Ее бетонные стены, возведенные еще при СССР, могли выдержать ядерный удар отлично защищали от ветра горелку и наши замерзшие тушки. Велики же, прислоненные снаружи, периодически валились под напором стихии, завывающей в щелях заборов и чехлах велоштанов. Сила ветра компенсировала отсутствие щеколды на дверке туалета – прижимала ее так, что выбраться наружу было сродни подвигу.

После Рыбного началась прям совсем тоска. Ветер не ослабевал, я поняла, что бороться с ним бесполезно, и пошла пешком. Ко мне охотно присоединилась Надя (когда идешь, разговаривать же удобнее), и, что совсем неожиданно – Костя. Это на фоне омичей, вечно упедаливавших на околокосмических скоростях за горизонт, гыгыггы. Хотя, странно, что меня это удивило, мне кажется, любой мужчина, который обычно ездит быстро, в состоянии сбавить скорость до уровня меня. Вот, АВЭ всегда так делает, когда мы с ним катаем. Значит и другие могут. Даже если относятся к категории лосей. В общем, шли мы втроем и разговаривали. То есть шли мы, а Костя ехал рядом. Иногда еще Миша отставал и тоже присоединялся. А что еще делать, когда вдоль дороги мертвые с косами стоят лишь хмурый лес и болотинки. В населенных пунктах даже людей не встречали, все куда-то попрятались.



И вот, осталась за спиной Аргаза – крошечная деревня рядом с железкой, дорога пошла резко вверх на перевал. В лесу еще лежал снег. На деревьях и обочинах наблюдались следы аварий, видать, на спуске кое-кого заносило. Прошли мимо портала Манского тоннеля – на его строительстве я побывала два года назад – в пресс-туре, нас тогда и внутрь водили, и все щупать разрешали. Картинки, правда, из старого тоннеля.





Нынче на тоннель посмотрели лишь из-за колючки, а на всю конструкцию целиком – с перевала. Аргазу тоже видно.



Манский - самый длинный на Абакан-Тайшете (2487 м), всего же тоннелей на трассе девять. Тоннель под нами. К северу от перевала робко начинается весна, а к югу о ней еще и не слышали.



Можно предположить, что мы специально нахохлились, чтобы вызвать жалость у публики. Ничего подобного, холод на перевале стоял лютый. Сфотались. Поглазели на Ману и какое-то слишком бурное движение по «автобану» вдоль нее, и погнали вниз. Щит обещал уклон в 17 градусов, да еще и серпантинчиком. Летели как из пушки, роторы аж малиновыми стали.
Далеко за насыпью виден портал тоннеля



А внизу, мать-мать… Тоннель открыли, а объездную еще делают. Возле крохотного разъезда им. Лукашевича, где кроме пары домиков раньше и не было ничего, нынче кипит жизнь. Навстречу нам по раздолбанной дороге ползли камазы и другие большие машины. Вежливо притормаживали, пропуская, старались не обдавать фонтаном грязной воды из луж.
от тут мы катим навстречу неизвестности



Гламурные вагончики-времянки, запах еды из столовки, техника, куча народу, какие-то отвалы и новые насыпи из щебня – где та первозданная тишина, что встречала, помнится, сплавщиков, выскакивавших глубокой ночью на этой станции (поезд стоит 1 минуту) со своим барахлом, чтобы утром выйти на воду? На Лукашевиче Мана в последний раз подходит к железной дороге, а потом уходит резко на северо-запад. Отсюда начинается Заманье, место, где бывшие староверческие тропы стали основой для современных дорог – грунтовой и железной.

Заманье – такое интересное место в нашем крае, что даже не знаешь, с какой стороны взяться за него. Первыми русскими насельниками этих мест были староверы, уходившие от мира за реку Ману. Местное таежное население (ныне полностью исчезнувшее), под напором староверов отходило глубже в леса, староверов, в свою очередь, теснили крестьяне-переселенцы. На месте староверческих троп возникали проселки, деревни постепенно связывала сеть плохоньких, но все же дорог, по которым почти сто лет назад отступали под натиском колчаковцев отряды красных партизан из Перовской волости и Степного Баджея. А с конца 50-х здесь шумела ударная комсомольская стройка – укладывались рельсы легендарной «трассы мужества» через Саянские перевалы, строилась дорога, которой инженеры еще в начале 20 века вынесли приговор: «Построить ее не представляется возможным».

Трагической была судьба изыскателей «Абакан-Тайшета», трагедии разворачивались и при строительстве. На месте одной из них - разъезде им. Лукашевича, мы к вечеру и оказались. Эту точку на карте мне очень хотелось увидеть не из окна поезда. Разъезд назван в честь Бориса Ивановича Лукашевича, потомственного железнодорожника, фронтовика, в начале 60-х приехавшего на «Абакан-Тайшет». Профессиональный подрывник, он погиб здесь ровно за 13 лет до моего рождения – 8 мая 1964 года.



На Мане, через которую строился мост, образовался сильный ледяной затор, из-за чего река начала выходить из берегов, угрожая размыть железнодорожные пути. Ситуацию осложняло огромное количество сплавной древесины, скопившейся по берегам, которую вода могла увлечь за собой и бросить на мосты и дамбы, на прибрежные поселки ниже по течению. Была объявлена тревога, и со станции Саянской выехал отряд подрывников во главе с майором Лукашевичем.
Специалисты оценили степень угрозы и решили установить заряды прямо на льду, где глыбы полуметровой толщины громоздились друг на друга. Сначала накладными зарядами взрывали крупные льдины, затем стали опускать отдельные фугасы на шестах в воду – чтобы взрывы были мощнее. Один из таких шестов упал, и течение понесло его под лед в направлении берега, где на автодорожном и железнодорожном мостах стояли люди и техника. Майор Лукашевич успел добежать до проруби, перехватить уплывающий шест и поставить его на место. Взрыв прогремел сразу же.



В таких местах понимаешь, что фраза «Страна должна знать своих героев», значения не утратила. Не окажись Бориса Ивановича в тот день на Мане, неизвестно, в каком году было бы уложено «серебряное звено», как бы развивалась история строительства трассы, чьи судьбы изменились бы до неузнаваемости. Заставила Вадика снять памятник со всех сторон уже утром 4 мая, бедняга по снегу скакал в одних подштанниках, вечером же 3-го события разворачивались прямо как в кино.

Энциклопедия РЖД утверждала, что на разъезде есть только один дом, в котором живет всего один человек – Александр Петрович Куряков. Ну, и смотритель на станции. Но как мы уже знали, народу тут как в Китае – вахтовики как раз съезжались к ужину, поэтому было решено воспользоваться ситуацией и напроситься на постой в тепло. Потому что снег повалил стеной, а влажность просто зашкаливала. Погода напоминала ту, что сопровождала наш знаменитый поход на Влажную Ману в ноябре 2008-го. Подолбились на станцию, где призывно горел свет, но двери нам никто не открыл. И потопали мы с Надеждой в сторону романтично настроенных вахтовиков. Костя и Миша тоже пошли, видать боялись, что мы только к лету выйдем обратно, обстановка располагала...

Идут паровозы - привет Мальчишу!



В общем, буквально сразу же мы наткнулись на легендарного Петровича, который за полчаса все нам и организовал. Позвонил куда-то, оттуда перезвонили, дали еще кого-то в Саянской – самого главного по тарелочкам, в итоге, ведомые Петровичем, мы вернулись к двери станции, он постучал – и ему открыли! Смотритель – Татьяна, с которой уже связался, потревоженный Петровичем мастер участка, впустила нас в путейскую, где, о щастье, были тены, которые мы сразу же включили. И пол подмели. И сказали «спасибо» Петровичу и Татьяне, которая объяснила, что по регламенту пускать кого-либо на постой не имеет права без команды сверху.

В тот вечер Маус совершил традиционное омовение, тем самым прогневив Великого Ква окончательно – следующий день это показал!



Спали с комфортом – на полу, под перестук колес. Табличка аварийного выхода светила как око Саурона, так что, кто хотел белые ночи – добро пожаловать. А утро встретило нас свежим снегом и пейзажами неимоверной красоты. Вот, например, усталые кони



и красные скалы



прогулялись к реке





Вадик даже забацал панорамку



Пока пялились на то, как красиво снежинки падают на шпалы, к разъезду подкрался грузовой состав, чей последний вагон закончился в аккурат там же, где и деревянный переход через пути. Чертыхаясь перетащили велики через рельсы и покатились на юг по грунтовке Кой-Мина-Ивановка-Хабайдак-Мана. Красота вокруг стояла непередаваемая.







Раскисшая дорога левой обочиной упиралась в железнодорожную насыпь, правой – в Ману. И так до самого Коя (на кой нам этот Кой?). Цвет воды был просто фантастическим, трафик – нулевым. Небо то проливалось дождем, то просыпалось снежной крупой. Ехали и глазели.





Вадик в тренде



еще панорамки красивенькие







В Кое погода испортилась напрочь. Залезли на штабеля досок на выезде из поселка – это было единственное сухое место посреди гигантской лужи, правда, сверху поливало нещадно. Вскипятили воды, доели остатки перекусов, понимая, что следующий магазин будет нескоро – в Мине, и потащились в гору. Теперь глаз радовали белоснежные склоны Аргыждека, маячившие в тучах. Потом и они исчезли. Вот так выглядит Кой летом



и тамошний мост через Ману



Дорога бежала вдоль Мины – притока Маны, и если в Мане вода была зелено-бирюзовой, то в Мине она казалась черной, а камушки и песок на дне переливались золотинками. Хотя, может, это с голоду так казалось.





Машин стало больше – мужики массово выезжали на рыбалку. Дорога вдоль Мины была очень красивой – скальные выходы, свежие побеги елочек, запруды, «расчески» - хотя и нудноватой, один плоскач. Даже небольшие спуски не радовали, грунт цеплялся за колеса, встречный ветер не давал разогнаться, приходилось крутить без остановки. Все мышцы на ногах надулись, спина ныла, натертая задница болела.







О том, что деревня недалеко возвестил выплывший из туч и тумана Кутурчин. Раньше он у нас был «недокутурчин», а на это раз стал «мимокутурчин», предстояло ехать, любуясь им, до самой станции. Столбы на плато, да и само оно было белым-белым... Что интересно, через неделю тем же маршрутом ехали Абели, так у них Кутурчин на фото так, припорошенный. Но не менее прекрасный. Вот он:



Откушали в деревне чем бог послал и покорячились дальше. Дорога на Ивановку шла все время вверх, постепенно суглинок сменился черноземом, любезно раскатанным лесовозной техникой. Мы ползли втроем, обсуждая, как классно было бы сейчас выхлебать пару термосов чая и сожрать большой творожный тортик, где-то впереди уже въезжали на станцию омичи, а между ними и нами на сликах ехал Миша. Он потом говорил, что временами радовался мысли, что он не один на планете, что сзади него бредут в безвременье и тумане по говнам еще три байкера а не наползает тьма и колеблющаяся пустота.

Мне казалось, что конца этому пути не будет. Сказать, что мы сами, велики и рюкзаки были грязными, значит не сказать вообще ничего. Когда начался спуск – настоящий, без кручения педалей, я даже не поверила своему счастью. Теперь главное было удержать равновесие на грязи и бегущих вниз потоках талой воды. Неожиданно спуск уперся в кладбище Хабайдака, что предвещало близкий и символичный финал. Почти 60 км красоты и говен окончились на станции – единственном чистом пятачке в поселке Мана. Почему-то я была уверена, что там везде асфальт, ну или щебенка, жд же рядом, есть чем отсыпать. Ничего подобного – все улицы представляли собой вялотекущее говнище. Велики перед упаковкой мыли на колонке возле школы. Оттуда несли их до станции практически на руках. У колонки стали свидетелями разговора двух девиц, набиравших воду: «И вот, мы приехали, а там грязища, снег валит, потом дождь пошел, холодно, что пипец, и я стою, смотрю на все это и думаю, какого хрена я тут делаю, зачем я на это подписалась?»

На этой оптимистической ноте и окончился первомайский велопоход.

Источник: vikarasik.livejournal.com