Неолимпийских Сочи

— Время обнимашек! Обнимайтесь, если вы видите себя на экране! Так будет теплее, — бодрый голос Ивана Урганта разносится по всему стадиону. До официального начала церемонии открытия еще больше часа, но «Фишт», несмотря на прохладный вечер, уже забит почти битком. Только на трибунах пустует несколько секторов: их оставили для спортсменов-олимпийцев, которые сядут сюда после парада. В ожидании действа, которое начнется символично в 20 часов 14 минут, на стадионе поют народная Пелагея и неоднозначная группа «Тату». Когда-то они пропагандировали нетрадиционную любовь между девушками-подростками, а теперь выступают перед пятьюдесятью главами государств с песней «Нас не догонят». В России все совсем не так страшно, как вы ожидали, словно говорит эта парочка представителям иностранных СМИ.

Пока на стадионе идет концерт, под трибунами развернулся полевой буфет. Вокруг столиков с горячим чаем и сэндвичами снует черный пес — еще одно живое доказательство, что об Олимпиаде рассказывали слишком много страшилок: угрозы уничтожить в Сочи всех бездомных собак не осуществлены. На территории олимпийских объектах псов осталось множество. Они вполне безобидны, даже дружелюбны. Во время лыжной тренировки еще до начала Игр один даже решил поприветствовать проезжающих мимо олимпийцев: гавкнул — «здрасьте», мол, но спортсмены не оценили — пожаловались. Теперь пес обитает около горной медиадеревни, где его подкармливают местные любители животных. Другого четвероногого друга прогнали из гостиничного номера, к которому он уже порядочно привык, — пришлось уступить жилье немецкому журналисту: немец категорически отказался делить жилье с собакой.

— Если вам неудобно сидеть, вполне возможно, вам просто надо встать с медали, — продолжает развлекать народ Ургант. — Ее нужно надеть на шею, и вскоре вы поймете зачем!

Через минуту весь стадион озаряют огоньки — в нужный момент каждая медаль загорается своим цветом. Итальянский журналист лет тридцати одобрительно аплодирует:

— Я был на открытии Олимпийских игр в Турине. Правда, не как журналист, а как обычный зритель. Я тогда учился в университете, и мы с приятелями приехали из Милана. Вроде недалеко, но мы перепутали поезда и едва не опоздали. Кажется, именно во время той Олимпиады я решил, что хочу быть спортивным журналистом. Но, конечно, даже не предполагал, что спустя восемь лет буду на Играх в России. Кажется, я вообще тогда о России ничего не знал. Ну, кроме того, что здесь живут очень красивые девушки.

Организаторы церемонии как раз и постарались заполнить пробелы в знаниях иностранцев. И хотя многие фишки по ходу представления были понятны только россиянам, гости вполне смогли оценить красоту и замысел спектакля.

— Эта церемония не хуже, чем в Лондоне. Не уверен, что лучше, но однозначно на уровне, — обмениваются впечатлениями несколько американцев на выходе со стадиона, где их ждет грандиозный фейерверк: 3,5 тысячи залпов.

— Мама, я ничего в жизни красивее не видела, — девочка восторженно дергает маму за руку. Не остались равнодушными даже охранники из кортежа президента — вместе с другими секьюрити они держат в вытянутых руках телефоны и снимают салют.

— Получилось гораздо круче, чем на репетиции!!! — кричит молодой человек и дарит проходящим мимо девушкам сделанные вручную бумажные цветы.
 
***
 
Из зеркальных дверей желто-белого здания, над центральным входом которого написано «Зал торжественных бракосочетаний», выходит сосредоточенный молодой человек. Он худощав, у него ввалившиеся щеки, он устало щурится на солнце. Его зовут Михаил.

— Некоторые хотят жениться именно в день открытия Олимпиады, — говорит он. — Для них это что-то значит. Люди вон и в войну женились… Все равно надо свой род продлевать. Но для меня дата не главное, мы поженимся в мае, когда будет тепло. Пока мы строили Олимпиаду, подустали, надо отдохнуть. Наша служба работала с утра до вечера: я дорожный рабочий. А теперь смотришь, — он смотрит себе под ноги на асфальт, — и приятно. Приятно такую красоту видеть. Дороги — это моя специализация. Сначала мы с братом в Питере работали, а потом нас сюда прислали — Олимпиаду строить. Вот сейчас бегаю с документами, — показывает он белую трубку, — хочу квартиру взять в ипотеку.

— А что для вас дорога? — спрашиваю я его.

— Дорога — это жизнь. Она все связывает в стране. По ней едет «скорая помощь», по ней бегают дети. Не будет дороги — не будет жизни.

Дорога поднимается в горку и переходит сквер, за соснами и пихтами которого виднеются церковные купола. Во дворе белой церкви солнечно и тихо. Старуха в фартуке пересекает двор и скрывается в храме. Там внутри заканчивается служба. Прихожан не больше пятнадцати. Среди них ни одной цветной куртки волонтеров, которыми пестрит в эти дни город.

— Давайте так: кто приехал на Олимпиаду? — весело спрашивает священник, когда служба закончена, люди расходятся, а с хоров еще звучат женские голоса. — В основном иностранцы, люди не православные. А среди россиян, по статистике, только десять процентов воцерковленных. Поэтому я не удивляюсь, что в эти дни прихожан не стало больше, — улыбается он в черную бороду. — Вы читали, что патриарх сказал об Олимпиаде? Я могу и свое мнение высказать. Какое вас интересует: мое или мнение церкви?

— Ваше.

— К спорту я отношусь очень хорошо, — расправляет он под рясой широкие плечи. — Очень люблю хоккей и футбол. Но олимпийское движение не поддерживаю. Это моя точка зрения. Я считаю, что вместе с ним идет возрождение язычества. Достаточно вспомнить, с чего оно началось, — с зажжения огня. Ничего против огня не имею. Но где его зажигают? На Олимпе. Понимаете? В священной роще Зевса. Понимаете? Зев-са, — говорит он. В подсвечниках догорают свечи. — Ну, со свечей церковной-то вы не сравнивайте! Свечи — это наша молитва Богу. А факел… Еще раз повторю: не считаю, что огонь вредит душе человека, но саму идею Олимпиады не поддерживаю.

— Отрицаете?

— Не отрицаю. Просто в душе не поддерживаю.

Священник выходит во двор. Под белым портиком с полукруглыми колоннами, на которых выдолблены кресты, ангелы тихо льют из каменных кувшинов в каменные же чаши солнечную пустоту. У кого-то здесь может появиться щемящее чувство, которое возникает там, где тенисто и пусто, особенно когда знаешь, что в десяти минутах ходьбы блестит на солнце море, растут пальмы, струится прямо по улице очередь в магазин Bosco, торгующий одеждой с олимпийской символикой и сувенирами, а в приобретенных в нем цветных куртках по аллеям города-курорта снуют люди. Похоже, что эта церковь с ее двором сегодня единственное место в Сочи, где нет и намека на то, чем живет город.

У Bosco на солнце жарится автомобиль — гладкий, черный и дорогой. Мелкие вмонтированные лампочки волной проходят по его обтекаемым фарам. Такой же волной спадают крученые провода с уха на затылок двух мужчин в костюмах, стоящих перед машиной, сцепив ниже пояса руки. Бесстрастными взглядами они провожают прохожих.

Фонарные столбы заклеены голографическими стикерами. У фонтанов, у скамеек, под деревьями, у дорог — практически на каждом шагу дежурят полицейские и казаки. Двое мужчин, окинув неприветливым взглядом черный автомобиль и его охранников, переходят дорогу. Обоим лет под шестьдесят. Они останавливаются перед небольшим зеленым квадратом газона, из которого торчат белые буквы «Сочи-2014». На газоне растут пальма, мелкие цветы и свернутые в зеленые загогулины мелкие кустики.

— Леша, знаешь, что это такое? — спрашивает один, одетый в тельняшку и потертую джинсовую куртку. — Это во, — он выставляет вперед носок неновой туфли, потом заводит его за другую ногу и вытирает сзади о брючину. — Тут протерли, а там, — показывает на задник, — всю грязь оставили. А говорили: ни одного сочинца не оставят неудовлетворенным. Ничего подобного!

— Юрра, а дома, которые понатыкали?— откликается второй, в теплом спортивном костюме черного цвета. Прищемленным пальцем с черным ногтем он показывает на многоэтажные башни.

— Да уродство! — соглашается Юра. — По сравнению с городом, в котором мы родились, это небо и земля!

— А кому они, эти дома, нужны? — спрашивает Леша, но явно не ждет от Юры ответа. — Тридцать этажей… — он прикладывает ладонь ко рту и задирает голову.

— А вот это… — Юра показывает на растительные загогулины, — все из Турции и Голландии привезенное. Посмотришь, этого всего через месяц уже не будет. А в шестидесятые у нас был зелентрест, они весь город озеленяли своими растениями.

— Юра, давай порадуемся!

— Леша, а я и радуюсь! Я объективно говорю: город сделали, свои плюсы в этом есть, и хоть все равно есть в этом какая-то показуха, плюсы минусы перевешивают.

— Юра…

— Леша, погоди-погоди, дай сказать. Я столько терпел, пока эта стройка шла. Да, давай подождем, но… вот раньше город был действительно городом. А сейчас… — и, махнув на загогулины, Юра снимается с места и увлекает с собой Лешу.

Металлическая сетка, отгораживающая часть набережной, делит море и ту часть неба, до которой достает, на клетки. Между темными водой и небом сверкающая полоска желтого заката. До края заката мачтами достают круизные лайнеры, а вышка маяка заходит вглубь неба и оттуда мигает красным глазом. На новой плитке набережной лежит черный резиновый костюм. У сетки стоит молодой военный водолаз. Он разглядывает прохожих, не спеша прогуливающихся в ту и в эту сторону.

— А там под водой город, — говорит водолаз. — Там стеночка такая, и плитка красиво уложена. Кайф в сердце. Прямо стучит так сильно.

— И что вы там под водой ищете? — спрашиваю я.

— Что прикажут, то и ищем.

— А что приказали?

— Ничего. Просто проверяли.

— Это связано с антитеррористической безопасностью? Российские террористы, конечно, только по горам умеют бегать. Но чисто теоретически могут и в воде мину поставить, заминировать причал.

— Ха, интересный вопрос — что может сделать под водой террорист… Только нету тут никаких террористов, туда даже рыбки уже не плавают. Мы их всех депортировали.
 
***
День открытия Олимпиады. В просторном холле загса на диване сидят седой виолончелист в костюме и галстуке и пианистка с крупно завитыми черными волосами, хорошо прорисованными бровями и черным бантом у виска.

— …Мы, значит, сели в автокар, — тихим голосом продолжает мужчина, едва артикулируя. — И вот так, с ветерком, подкатили к этому ледовому дворцу, прошли через контроль и в ложу.

— Пары нет пока, — беспокойно крутит головой женщина.

— А ложа, Рита… Да, я в восторге был — ого-го! Посмотрел и сноубордистов, и этот… слоуп… стайл. Прыгали они, прыгали — там четыре горы. Поднимались на высоту десятиэтажного дома. Это ужас, Рита! — Он весь собранный, локти прижаты к бокам, наверное, потому что привык держать виолончель, а большие руки свободно порхают перед лицом пианистки. — Повороты туда, сюда. Захватывающе! В фигурном катании я смотрел японца, — последнее слово он совсем съедает. — Стройненький, безукоризненный, гибкий — те-те-те. Наши, естественно, кричали: «Россия, вперед!» Но я что тебе скажу: это, конечно, живьем надо смотреть, там другая энергетика, чем по телевизору.

Из глубины загса в холл выходит еще один пожилой человек в костюме и в бабочке. Безукоризненно прямо он несет себя по красному ковру с круговыми бежевыми узорами, под люстрами, напоминающими литровые банки. Это Александр Александрович, заслуженный артист Кубани и солист филармонии. Когда появится первая пара, он будет играть марш Мендельсона. Он выглядывает в широкое окно.

— Сейчас ведь, если дороги перекрыты, им приходится выходить и идти пешком, — говорит он о женихе и невесте. — Некоторые хотят Вагнера, как в Америке, а некоторые Мендельсона, как в Европе. Эти захотели Мендельсона.

— А никакой русской альтернативы нет? — спрашиваю я.

— Можно сыграть Глинку или Чайковского. Но люди как-то их не понимают. У них есть такие помпезные мелодии. Просто очень грандиозные произведения, но их исполняют оркестром, — говорит он. Впрочем, сегодня Сочи все равно услышит Чайковского на церемонии открытия Олимпиады. — А бывало, что и буги-вуги нам приходилось играть: пары разные. Приехали одни все в коже, зашли, пальцы веером. Запомнились, конечно, они нам больше всего. А бывает так, что мы предлагаем какую-то музыку, а пары говорят: «Ой, эту не надо, а то мы расплачемся».

— Сегодня открытие Олимпиады, — напоминаю я. — У вас хорошее настроение?

— У меня всегда хорошее настроение. Для этого надо побольше смотреть на солнце, небо и зелень. Сейчас у нас полиции много в городе. Они заходят к нам в квартиры, спрашивают, кто в них живет, проверяют документы. Мы понимаем, для чего это нужно. Потому что в квартирах могут оказаться террористы…

— Боитесь террористов?

— Почему боюсь? Как и все, могу сесть в автобус и взорваться. Террористы — это люди, которым платят из-за рубежа, у них одна цель — заработать… Нас недавно перед Олимпиадой администрация попросила выйти убрать на дороге за дальнобойщиками бутылки, банки, кульки, — говорит Александр Александрович, и мне трудно представить его за уборкой мусора — человека в костюме, бабочке и с как будто проглоченным аршином внутри.

— Скажите, а когда к вам приходили домой полицейские проверять документы, вы, наверное, не в бабочке были?

— Боюсь, что нет… Я был в домашнем. Может быть, даже в трусах… Но они не один раз приходили. Одни были из Новгорода, другие из Орла. Но каждый раз я приглашал их выпить чашечку кофе. И сами они были очень вежливые. А один говорит мне: «Ваши сочинцы такие приветливые, что я уже во время обхода пять чашек выпил. Больше не могу».

— Но наверняка год назад, когда тут шла стройка и пыль стояла столбом, вы не были такими вежливыми? — допытываюсь я. — А сейчас к вам съехались со всей страны. Может, вы просто считаете своим долгом произвести хорошее впечатление на гостей?

— За каждого сочинца я вам не скажу, но я, члены моей семьи и мои друзья всегда были вежливы. Конечно, люди долго терпели, пока шла стройка. Но сейчас достигнут определенный результат, и люди этот результат видят. И теперь наконец могут гулять по чистым тротуарам.

Звучит марш. В зал входит пара — невеста в бледно-розовом платье до колен и в туфлях на тонких каблуках, жених в белой рубашке с короткими рукавами.

— Вступают в брак граждане России… — произносит ведущая церемонии бракосочетания в красном платье. — В жизни каждого человека есть особенный день, и сегодня у вас именно такой: день рождения вашей семьи.

Смычок ходит по струнам скрипки, Александр Александрович успевает мне подмигнуть. Рита сидит у пианино с ровно застывшей спиной. На середине мелодии вступает и она, а в конце ее подхватывает виолончелист.

— Ищенко Ольга Владимировна, — представляется невеста, впервые по фамилии мужа. — Я переехала в Сочи специально из-за Игр. Олимпиада — большая практика для человека, который, как я, занимается организацией праздников. Я тут устроилась в управление культуры и потом… познакомилась с этим мужчиной. — Она дергает мужа за край куртки и вертит головой, пучок ее темных волос красиво переливается стразами.

— Вы беременны? — спрашиваю я.

— Да, — отзывается она, хотя складки платья почти скрадывают ее живот. — Мы не знаем, кто у нас будет, УЗИ не показало. Но мы хотели, если будет мальчик, назвать его Федором. А когда мы сейчас зашли сюда, нас перепутали с другой парой и спросили у мужа: «Вы Федор?» — и я сказала: «Только Федором назовем».

— А что, Олимпиада для вас действительно такое грандиозное событие?

— Для меня это… наверное, возможность показать, на что мы способны, — говорит муж. — Мы как страна.
 
***
«Ласточка» приходит на железнодорожный вокзал Красной Поляны. Волнистая крыша станции, подкрепленная с фасада металлическими перекладинами, накрывает огромное стеклянное строение. Дима и Кристина — жители близлежащей деревни Медовеевка — удивленно разглядывают новую конструкцию. И не одни они, но и иностранцы, прибывшие в Поляну на «Ласточке». Они идут по набережной реки, застроенной торговыми центрами, гостиницами и кафе. За железным парапетом течет холодная вода. Горные вершины покрыты снегом. Снег лежит и на каменных берегах. Торговые центры светятся вывесками с названиями брендов. Из гостиничных труб идет дым.

— Когда мы узнали, что страна выиграла Олимпиаду, мы обрадовались, — говорит Дима. Ему около тридцати. Глаза голубые, темные волосы доходят почти до плеч. — Думали, будет больше туристов, улучшится инфраструктура. Но потом начался строительный ад. В леса зашла техника, пошли самосвалы, начались пыль и грязь. Через наше село возили камни, трубы, два года в этом раньше тихом месте постоянно шли эшелоны КамАЗов. Было очень много аварий. Было много приезжих рабочих, которые создавали очереди в магазинах и своим видом — грязные, уставшие — вгоняли в депрессию. На время стройки туризм умер. Но люди, конечно, подстроились и тупо зарабатывали деньги, сдавая рабочим жилье. Потом пошли страшные слухи: что перед Олимпиадой в магазинах закончатся продукты, что все олимпийские объекты будут охранять кадыровцы, а возле каждого двора поставят автоматчика. Сейчас, когда всего этого не случилось, у меня такое чувство, что есть какое-то лобби, которое хочет всех напугать, подлить масла в огонь.

— А что это за лобби?

— Точно не знаю, но вроде тех людей, которые фотографируют знак Олимпиады на фоне грязи. Когда они хотят пустить слух, они его размещают в соцсетях и муссируют… А мы как раз поехали, закупили тушенку. А вчера заходим в «Перекресток», спокойно купили продукты и ехали домой по чистым улицам, по ровной дороге, по новой развязке. А тушенку мы уже съели.

— То есть раздражение ушло, и вы теперь можете сказать, что оно того стоило?

— Раздражение ушло, когда мы увидели бонусы, — говорит Кристина. На ней шапка и шерстяные лосины с черно-белыми узорами.

— На этом этапе мне сложно сказать, стоило оно того или нет. Просто это свершившийся факт, — подключается Дима. — У нас и до этого все было хорошо. Но, по крайней мере, интуиция мне подсказывает, что все разовьется, потому что это все строили не дураки. У меня есть опыт работы в бизнесе. Время покажет. Ко мне приезжают друзья из Европы кататься, и они как потребители тоже говорят, что у этого горного кластера есть будущее, потому что здесь есть крутая инфраструктура для отдыха.

— Но кто заполнит все эти помещения, когда Олимпиада закончится и многочисленные гости разъедутся по домам? — Я показываю на другой берег реки, на новые здания.

— Сейчас в торговых центрах аренда очень дешевая, — отвечает он. — И это окупается. Но надолго ли? У нас возникали мысли зайти туда со своей продукцией, но побоялись, что не справимся.

— Да, вложишься в ремонт, — подтверждает Кристина, — а завтра тебе скажут, что аренда будет три тысячи стоить. А народу нет. Но я зашла в торговый центр, а там мыло — прованское. И я подумала: конечно, это образцово-показательное место для моего краснополянского мыла.

— Прошлое закончилось,— итожит Дима. — Три года над нами всеми висел этот эгрегор негатива. Но уже не хочется его вспоминать.
 
***
В деревне Медовеевка в небольшом доме Димы и Кристины пахнет мылом. Стены сверху донизу заставлены его брусками — с анисом, шалфеем, мхом, эвкалиптом. На полочках, переливаясь медовым и карамельным цветом, стоят бутылочки, заполненные гелями и шампунями. Это краснополянское мыло, бизнес Димы и Кристины. Варят они его сами. Во дворе строящаяся мыловарня. На диване сидят две женщины — мама Кристины и мама Димы. С ними две девочки, дочки Димы и Кристины: Милана трех лет и Влада — пяти. Все смотрят телевизор.

— Милан, сейчас тебе покажут, ради чего мы в пробках стояли, на лыжах не катались и без света все лето сидели, — обращается к младшей дочери Дима. — Вы с Владой все спрашивали: «А что это такое — Олимпиада? А почему ее все ждут?» Вот теперь вы увидите, что это такое.

— Ты представляешь, — говорит ему Кристина, — они все недавно построенное будут принимать как должное — и этот железнодорожный вокзал…

— …и десять подъемников, — подхватывает Дима. — Это поколение будет расти во всем этом и считать, что так и должно быть.
Объявляют о начале церемонии открытия.

— Влада, ты видишь, они сейчас показывают всему миру, какая мы страна — Россия, — объясняет старшей дочери Кристина. — Какие тут люди живут. Какая у нас природа. Какие озера.

— А Путин смотрите как утеплился, — говорит мама Димы, когда на экране появляется президент в черной куртке.

— У него там еще бронежилет, товарищи, — замечает в ответ мама Кристины.

Звучит гимн. Обе мамы подпевают: «…хранимая богом родная земля…»

— Влада, видишь, флаг своей страны несет самый сильный спортсмен, — объясняет Дима. — Они будут соревноваться друг с другом.

— Милана, скоро Грузия пойдет, — говорит мама Кристины. — А твоя бабушка из Грузии, — это она про себя.

— А потом Таджикистан, — обращается к девочке другая бабушка. — А твой папа родился в Душанбе.

— Наверное, все таджики и узбеки, которые работали тут на строительстве, сейчас у себя на родине сидят у телевизоров, — говорит Кристина.

Показывают президента Украины Януковича. Он держится за флаг. Под ним в ложе сидит президент Белоруссии Лукашенко.

— А Лукашенко смотрит, наверное, и думает: «Страну профукал и еще сидит флагами машет», — многозначительно изрекает Дима, глядя на Януковича.

— А Барак не приехал… — с сожалением замечает мама Кристины.

— Наши сейчас пойдут, — призывает к тишине другая бабушка. — Сейчас русские будут.

— Ура! Ура! — хлопает в ладоши мама Кристины. — Я за Россию! Я патриот!

— Бабушка, патриот — это же машина, — останавливает ее Милана.

— Это у нас машина была — УАЗ «Патриот», — объясняет мне Дима. — Нет, Милана, патриот — это человек, который любит свою страну.

Путин на экране улыбается. Идут русские. «Ура! Россия, вперед!» — негромко кричит мама Кристины. Все остальные молчат, просто смотрят.

— Видишь, мы пошли строить в Сибири города, — говорит Кристина Владе, когда на экране идет ролик о зарождении России и обо всей ее истории, которая привела к строительству стадиона «Фишт». — Кузнецы — вон, видишь? А это Петр Первый строит флот… Бондарчук… Куценко. Корабли — видишь, как строят? О, Александрова! Бероев… Электричество, видишь, появилось. Перестройка. А войну не показали.

— Влада, не спи! Пять лет ждала, потерпи еще немного! — говорит Дима, заметив, что старшая дочь засыпает на полу. — Терпи, Милана. Терпи.

— Папа, а что будет потом? — спрашивает она.

— А мы не знаем, — отвечает Дима. — Мы с мамой сами видим Олимпиаду первый раз.
 
***
В глубине Сочи, куда не забираются лишь единичные туристы, в музейном саду среди прочих цитрусовых, вереска, гранатов, олив, киви и живых сакур растет большое дерево с округлой кроной. Крону подпирают узкие стволы, за которыми невозможно разглядеть основного ствола — несущего. С веток свешиваются то мандарины, то апельсины, то грейпфруты, а то таблички, на которых написано: «Гагарин», «Терешкова», «Пан Ги Мун» и так далее.

Экскурсовод, стоящая перед деревом в вишневом пальто с большой пуговицей в виде морского штурвала, рассказывает, что к «Дереву дружбы» — так оно называется — сегодня приходили одиннадцать гостей Олимпиады из Кореи. Узнав, что многие известные люди, общей численностью шестьсот человек, делали дереву прививки, они захотели тоже его привить — все одиннадцать, но по отдельности. Им не разрешили.

— История этого дерева началась в 33-м году, — заводит экскурсовод историю, которую сегодня уже рассказывала много раз. Рассказывала она ее и вчера, и неделю назад. И почти каждый день в течение многих лет. — Но не было бы «Дерева дружбы», если бы не было этого сада. Никто его не сажал. Здесь работал ученый Зорин, его целью было создать морозостойкий сорт мандаринов. Восемьдесят лет назад он посадил на этом месте дикий лимон, а потом начал прививать разные сорта — прививал, изучал, опылял. И сегодня на дереве растут сочинские мандарины, итальянские лимоны, американские грейпфруты, испанские апельсины, непальские померанцы, грушевидные апельсины.

— А сердце у него есть? — спрашиваю я.

— Простите, что?

— Сердце у этого дерева есть?

— Собственного ствола у него нет, поэтому, наверное, и сердца нет. Но, зная биологические особенности этой культуры, ученый Зорин сделал все, чтобы продлить жизнь этому дереву. Он стал подсаживать молодые деревца, скрещивал их с корневой системой старого, и каждое молодое дерево помогало в питании старой веточке. Сейчас вы видите перед собой сложный растительный организм, у которого шестнадцать корневых систем. Зорин знал, что здесь, на севере субтропиков, жизнь цитрусовых не такая долгая, как на их родине, и он сделал все, чтобы его дерево прожило восемьдесят лет. Значит, ему хорошо.

Если посмотреть на дерево сверху, возможно, оно напомнит один из куполов голографического Китеж-града, показанного на церемонии открытия Олимпиады. Но к дереву — зеленому наследию города-курорта Сочи — тянутся и другие нити ассоциаций с только что открывшейся Олимпиадой: его прививали представители практически всех стран, команды которых сегодня участвуют в Играх. Оно может стать и символом послеолимпийского Сочи — в нем шестнадцать корневых систем, ровно столько направлений, по словам Ольги Козинской из градостроительного совета города, может охватить «туристический продукт, производимый Сочи». А вот что будет с деревом и городом дальше, пока никто не знает. Наверное, их будущее зависит от прививок и от их количества.
 

Полиция


Полиции в городе много, но это вовсе не мешает по нему передвигаться. Несмотря на Олимпиаду, Сочи живет своей повседневной жизнью. Продолжают работать многочисленные рынки (есть и такие, где мандарины можно купить за десять рублей килограмм), люди ежедневно ходят на работу, дети — в школу.

Полицейские здесь вежливые и приветливые — видимо, такая установка. К тому же взяток не берут. «У меня был забавный случай, — рассказывает таксист Толик, занимающийся частным извозом на черной “Волге”. — Тормозит гаишник. Представляется, что из Москвы, и просит документы. Улыбается, рассматривает и в конце концов спрашивает, почему я не пристегнут. Испугался, врать не буду: ну все, на штраф налетел, надо взятку давать. Объясняю ему, что только выехали, пытаюсь на деньги выйти. А он руку к фуражке приложил и попрощался, просил больше не нарушать».

Еще один показательный случай произошел в центре Адлера за несколько дней до начала Олимпиады. Группа местных жителей повздорила с гостями кафе, началась словесная перепалка, которая переросла в драку. Те, кто бывал в Сочи летом, знают, что обычно на помощь местным тут же приходят их друзья, а гостям помощи ждать неоткуда. Но только не во время Олимпиады. Буквально тут же в кафе подоспел один из многочисленных нарядов казаков, которые дежурят по городу. Они разняли дерущихся, а еще спустя пару минут появилась полиция. Удивительными были не только скорость прибытия, но и действия стражей порядка — они, как в американских фильмах, без лишних вопросов и разбирательств, скрутили всех агрессивно настроенных молодых людей, надели на них наручники и увезли в участок.

— Вот молодцы полицейские, так бы и всегда. Быстро приехали, сработали на отлично, не пришлось тут разборок устраивать, «качать», кто прав, кто виноват, — хвалит работу полиции официантка Мария. Именно такого поведения и ждут от полиции россияне — предельно жесткого, оперативного и беспристрастного, ведь закон — он один для всех, неважно, местный ты или приезжий.

Волонтеры


Все свободное пространство в городе усеяно волонтерами. Их яркая синяя форма везде: от олимпийских объектов и баров до транспортных узлов и дорогих ресторанов. В Сочи нет места, где не ступала бы нога волонтера. Эта категория олимпийцев — еще один защитный барьер. Они вездесущи и способны как помочь заблудившемуся иностранцу, так и уберечь его, например, от местных хулиганов, промышляющих разбоем. Как минимум они могут проверить аккредитацию на территории Олимпийского парка или просто улыбнуться.

По уверениям главы МЧС России Владимира Пучкова, все олимпийские волонтеры прошли курс основ пожарной безопасности и защиты в условиях чрезвычайных ситуаций. После Олимпиады они вернутся в свои регионы и «на качественно новом уровне будут помогать решать вопросы обеспечения безопасности, защиты людей». Выходит, волонтеры прямо герои-спасатели, отряд Чипа и Дейла, который постоянно попадает в неприятности. Правда, на деле они берут скорее массовостью, чем знаниями или умениями.
 
 
Охрана


— Privet — это как наше Hi! — двое американских туристов гуляют по Олимпийскому парку. — Odin, dva, tri, — повторяют они выученные новые русские слова. После КПП, где быстро, но тщательно проверяют их рюкзаки, они направляются в сторону магазина, где продаются сувениры с олимпийской символикой.

Охрана сработала четко и вежливо, у американцев нет повода быть недовольными: процесс вполне щадящий. Тем, кто бывал на футболе в Химках или Краснодаре, где, бывает, куртки и обувь заставляют снимать на морозе или щупают так, что любой проктолог позавидует, процедура олимпийского досмотра покажется детским лепетом. Ну, куртку попросят снять и для прохода через металлоискатель, возможно, предложат выключить телефон или ноутбук — не более того. Как и в аэропорту, сотрудник службы безопасности может провести «ручной» досмотр. Процедура занимает всего полминуты. Зато после досмотра по территории Олимпийского парка можно ходить совершенно спокойно, в отличие от того же футбола, где фанатов обыскивают на пяти-шести кордонах безопасности.

В порядке эксперимента пробую пронести в Олимпийский парк булочку, воду и гаечный ключ. На хлебобулочное изделие на КПП никто внимания не обратил, зато бутылку с минералкой вежливо попросили оставить либо допить. Настораживает лишь, что гаечный ключ в чехле для ноутбука, как и булку, не заметили. Впрочем, ключ — далеко не худшее, что пытались пронести на территорию парка.

— Чем ближе Игры, тем больше у нас было проверок, — рассказывает бывший охранник одного из КПП. — Стоишь, охраняешь, никого не трогаешь, а на следующий день всех к начальству вызывают: дескать, накануне на ваш объект был пронесен муляж взрывного устройства. Пронесен, естественно, спецслужбами в штатском, которые нас проверяют. Так вот, ходили слухи, что на один объект — не буду говорить на какой — как-то семь муляжей пронесли, причем некоторые из них потом лежали там по нескольку дней: ни охрана, ни уборщицы, никто не реагировал. Но бояться нечего, с нашей фирмой контракт разорвали, да и те, кто проносил эти устройства, во время Игр тоже будут начеку.
 

Первая бронза и первое золото


— У каждого тренера есть мечта, а есть реальные планы на результат для спортсмена. Так вот, для меня медаль Граф относилась к мечтам, — говорит главный тренер женской сборной России по конькобежному спорту Маурицио Маркетто. Первую олимпийскую награду сборной России в Сочи принесла его ученица Ольга Граф. На дистанции 3000 метров конькобежка завоевала бронзу, хотя от нее этого вообще не ждали: тридцатилетняя спортсменка ни разу не была ни чемпионкой мира, ни чемпионкой Европы. — Оля испытывала очень сильное давление, ведь, как я уже понял, в России всегда ждут от своих спортсменов максимальных результатов, независимо ни от чего.

— Оля, поздравляю!

Мимо пробегает Иван Скобрев.

После цветочной церемонии, круга по стадиону с российским флагом и общения с журналистами я провожаю Ольгу на допинг-контроль по длинному коридору «Адлер-арены».

— Безумно рада, что вообще смогла отобраться в сборную. Не думала, что первая медаль будет именно у меня. На тренировке я выполняю огромный объем работы, а на соревнованиях обычно не получается выложиться. Здесь же собралась, послушала тренера, к тому же болельщики оказывали просто сумасшедшую поддержку — так и получился один из лучших прокатов в карьере. Сложнее всего было уже потом: больше всего сил я потратила, когда лежала на лавочке и ждала, как откатают соперницы — сможет ли кто-то меня обойти. Очень хотелось, чтобы мой результат удержался.

Ко всеобщей радости, так и вышло, и медаль Ольги Граф стала первой в российской копилке. Следом туда упали два серебра и первое золото, которое к тому моменту было практически стопроцентным: командные соревнования в фигурном катании стали настоящим подарком для сборной России. Одним махом у нас появилось сразу десять олимпийских чемпионов: благодаря заменам в составе за Россию успели выступить две танцевальные и две спортивные пары. Неизменными в короткой и произвольной программе были лишь ветеран Евгений Плющенко и 15-летняя Юлия Липницкая, которая произвела фурор. Бельгийские СМИ назвали ее «юным чудом Олимпиады».

Однако, по мнению российского тренера Олега Васильева, талант юной фигуристки и завоеванная золотая медаль не гарантируют победы в личном первенстве.

— Каролине Костнер, которая в составе сборной Италии катала короткую программу, в тот же день исполнилось 27 лет. И она каталась настолько хорошо, что мне лично боязно за Юлю. Только домашние стены помогли ей выиграть, — говорит он. — Но, на мой взгляд, катание Каролины было ничуть не хуже, чем катание Юли. Хорошо, что Липницкой удалось пройти на Олимпиаду по возрастному цензу, а еще внутренне созреть для того, чтобы катать такие сложные программы. Но я не считаю, что только маленькие девочки могут так прыгать. Я считаю, что это скорее зависит от таланта, чем от возраста. Безусловно, маленьким девочкам легче, но если они не научились чему-то к 15–16 годам, то вряд ли уже чему-либо научатся. Например, наша вторая фигуристка, которая будет выступать в индивидуальной программе, Аделина Сотникова, уже прошла через сложный период взросления, но показывает катание ничуть не хуже, чем Юля. Просто федерация сделала выбор в пользу Липницкой.
 

Великий старик Бьорндален


На биатлоне перед стартом мужской спринтерской гонки болельщики выстроились вдоль трассы.

— О, это же Пихлер! — радостно кричали они и махали руками. — Пихлер! Пихлер! Пихлер!
Немецкий тренер сборной России Вольфганг Пихлер, ни капли не смущенный столь фамильярным обращением, весело помахал российским болельщикам. Румяный и довольный немец с запасными палками и лыжей в руке направлялся на тренерские позиции.

— А что он здесь делает, он же работает с женской командой?

— Все тренеры выходят на трассу помогать во время гонки, — объясняет опытный болельщик дочери. — Завтра Пихлер тоже будет, но на другой позиции. А сегодня он вроде как помощник для ребят. Кстати, смотрите, это же Антон Шипулин! Антон, победы!

Антон, продвигающийся по трассе в разминочном темпе, даже не поворачивает голову в сторону болельщиков. Возможно, он их и не слышал, мысленно находясь уже на дистанции первой в олимпийской программе биатлонной гонки. Он еще не знает, что этот старт станет едва ли не главным спортивным разочарованием в его жизни.

— Кто это стартовал под номером четыре? — прищуривается мужчина у лыжни.

— Я не вижу.

— Ну попробуй, подпрыгни, что ли? Нет?

— Я вижу только первую строчку табло, все остальное не для нас. Заплатили бы за билет хотя бы четыре тысячи — видели бы даже стрельбу. Но мы заплатили только полторы…

— И все-таки, кто же под номером четыре? Хотя неважно, давайте, поддерживаем его, ребята! У-у-у! А то вон трибуны какие холодные! Мы будем поддерживать! Каждого! Кого не знаем — криком. А вот сейчас поедет Женя Устюгов, будем кричать: «Женя! Женя! Женя!»

— Женя! Женя! Женя!

Болельщики оказываются людьми обязательными и действительно приветствуют каждого, кто проезжает мимо. В течение часа то и дело раздаются приветственные крики — их не смущают даже охранники, выстроившиеся перед оградой. Они не знают, кто и как стреляет, не знают, кто лидирует и с какой скоростью бежит. Попытки определить успешность стрельбы «своих» по крикам трибун ничего не дают. Остается единственный шанс узнать ход гонки — по реакции одного известного биатлонного комментатора, чья кабина находится рядом с болельщиками.

— Вон, смотрите, это же точно Губерниев! Он встал, и я понял, что это он. Он ходит и машет руками. Интересно, что это значит? Он очень зол? Смотрите, он вышел из кабинки! Ребята, фотографы, вы не знаете, кто победил? Бьорндален? Боже, ребята, неужели победил Бьорндален? Если так, то до чего же он великий!

Сам Бьорндален, которому пару недель назад исполнилось сорок, весьма сдержанно встречает свою рекордную олимпийскую медаль — двенадцатую по счету. Из них семь были золотыми. И в то время как Шипулин, промахнувшийся последним выстрелом, со слезами на глазах сокрушается по поводу своей несостоявшейся победы в русскоязычной части микст-зоны, норвежский лыжник рассказывает своим журналистам, что не видит в своем результате ничего сверхъестественного, что чувствовал себя сегодня не на сорок, а на двадцать. А главное — что для него Олимпийские игры —2014 только начались, и он совсем не собирается останавливаться. А значит, Сочи вполне может стать тем местом, где норвежец завоюет единоличное звание самого титулованного спортсмена в истории зимних Олимпиад.

Источник: rusrep.ru