«Русские люди странно реагируют, когда видят других русских»

Сантехники-жаворонки, женщина-мясник и другие поводы для беспокойства мистера Гамильтона.

Канадец Гвейн Гамильтон семь лет проработал в России преподавателем английского языка. Он влюбился в русский язык, в творчество Михаила Зощенко и немножко даже в русских соседей.

Публикуем отрывки из его книги «Моя жизнь с русскими, или свой среди чужих» (издательство «Издательские решения»).

Жаворонки

Вчера я ночевал в гостинице. Потому что уже неделю не высыпаюсь. Из-за сантехников. Главная проблема в том, что эти сантехники, кажется, жаворонки. То есть, приходят ко мне рано утром несмотря ни на что — ни на погоду, ни на похмелье.

Вот в понедельник пришли, гады, в восемь утра. И так звонили в дверь, грубо и без передышки, что я подумал: «Придется, черт побери, открывать, поскольку это либо бабушка, либо сантехник, только они так звонят». И не ошибся. Их было двое. Один большой и один маленький. Маленький приветливо что-то пробормотал себе под нос, а большой на кухню прет. И вслед за ним маленький приветливо прет.

На кухне все мигом обернулось несчастьем. За холодильник взялись, перевернули цветочек, который на нем стоял, разбрасывая на пол грязь, сверх той грязи, которую принесли с улицы на своих сапогах. Потом они как-то умудрились разбить два стеклянных бокала, которые стояли в шкафу над раковиной далеко-далеко от холодильника, и, наконец, решительно сломали кран на трубе, что, кажется, и являлось главной целью их визита. Тогда они также решительно посмотрели на меня, стоявшего в одних трусах и в недоумении.

— Мы, — говорит маленький, — придем. Все исправим.

— Когда, — говорю, — это будет?

— Да будет, — заговорил большой, выругавшись.

— Да будет, — согласился я. И они ушли без церемоний и за собой дверь не закрыли.

Позже в тот день мне все стало казаться странным, и я позвонил хозяину. Он толковый, бывший военный. Он скажет, как быть. А когда я ему все рассказал, он взорвался.

— Ну что вы, — говорит. — Зачем вы их впустили в квартиру? Больше не пускайте, а то они все сломают и ничего в жизни не останется.

— Да, — говорю, — я и не знал, что имею право им отказать, они же все-таки профессионалы, не так ли, и знают свое дело? Да и, в конце концов, когда я их увидел, в тельняшечках и синих рабочих костюмах, мне их стало жалко и я впустил.

— Больше, — говорит, — не пускайте. Или позвоните мне, я умею с такими типами разговаривать. На ихнем языке.

Что же, я ему верил. Внушительный он такой. Ростом два с половинкой метра. Не то, что я, со своими «полуторами».

— Да, не пускайте, о’кэй?

— О’кэй, — говорю. На следующий день я их не пустил. Но и не спал. Двадцать минут они звонили. Я лежал в постели и слушал, и мне снова стало жалко, ведь они всего лишь хотят делать свою работу и зарабатывать на хлебушек. Куда же им без хлебушка? Вот я чуть не вскочил и не побежал им открывать. Но сдержался.

Днем мне хозяин позвонил и сказал, что побеседовал с управдомом, и тот ему сообщил, что никто в подъезде их не вызывал. Управдом тоже передал мне сообщение: не пускать. Хорошо, не пущу. Но любопытно: кто они такие?

В ту ночь из-за ожидания я нервничал и плохо спал, просыпаясь каждые полчаса. Под утро я встал, принял душ и ушел. Как раз вовремя. Потому что, как только я вышел во двор, с башкой опущенной, налетел прямо на большого. Сердечко мое чуть не скончалось. Но зря я переживал. Они меня не узнали, наверное, потому, что никогда не видели меня одетым. Большой матерился: мол, «я потомственный сапожник», — и они пошли. К моей квартире. Жалко их. Как же насчет хлебушка?

Ну, я ушел.

До начала рабочего дня еще долго, так что я катался несколько часов на метро. Думал о жизни и о сантехниках. Я вспоминал сантехников в Волгограде. В основном они были такие же непредсказуемые. Но один раз попался хороший. Очень культурный. Снял свои сапоги и хорошо пахнул. Свежо. И говорил очень вежливо.

— Позвольте, — говорил, — осмотреть вашу сантехнику.

И все починил. Даже телевизор.

Вот вечером я пришел домой и на лестнице столкнулся с управдомом.

— Знаете, — говорит, — насчет этих сантехников, ну, это самое, они просто перепутали здания. Можете про них забыть. Они уже, наверное, больше не придут.

— Хорошо, — говорю. Пусть и «наверное» — это все равно хорошо.

Топорная работа

Мне не нравится та сеть супермаркетов, которая контролирует распространение пищевых продуктов в моем районе. И причин тому несколько: особы, сидящие за кассами, не отзывчивые; охранники, охраняющие двери, тоже. И покупатели чувствуют это и ведут себя соответствующим образом: толкаются, почти как в метро. Плюс к этому корзинок никогда нет; да и будто этого мало — капуста там всегда гнилая. Вот поэтому я предпочитаю ходить на рынок. Поэтому, и еще из-за мяса, или точнее — из-за мясника. То есть — мясницы. Я ее люблю. Первый раз я боялся. Потому что все мне говорили: «Лучше ходи в супермаркет, на рынке небезопасно. Да и обманывают, — говорили, — ой, как». Так что боялся. Но как зашел, вижу — все очень весело. Все стоят, и вместо того, чтобы избегать встречи с клиентами, напротив, похоже, жаждут ее. И когда идешь мимо какой-нибудь лавки, хозяин то и дело говорит: «Не проходите мимо!» Или: «Таких помидорчиков больше нигде не повстречаете». Или: «Лучшая капуста, сочная, только для вас!»

Короче, мне понравилось. Понравилось так, что я начал ходить туда каждый день. Иногда даже по два раза в день — все товары испробовать. И вот таким образом я натолкнулся на мясницу. Бродил я по рынку и вдруг увидел ее. Она крошила ребрышки. Большим топором. Я не мог глаза отвести. Все стоял и смотрел, как будто впервые понимал суть жизни. И эта суть — в ребрышках. Сначала я стеснялся к ней подойти. Очень у нее большой топор. Да и очень она такая красивая. С длинными темненькими ресницами. Настоящая восточная красавица. Я никак не мог понять, как такая девушка попала на такую работу. Но все-таки решил узнать и подошел к ней. Она на меня смотрела, улыбалась и хлопала ресницами:

— Что вам?

— Да мало ли чего? — сказал я и подумал: сразу спросить, как она сюда попала, или лучше сначала познакомиться? — Ну, — говорю, — ребрышки, пожалуйста.

Она отвернулась, и я думал: нет, пожалуйста, не уходите. Но она всего лишь открыла дверь морозильника и достала оттуда огромный кусок мяса, а потом повернулась ко мне: — Пойдет? — И ее глаза блестели, как острые топоры. Очень она такая красивая.

— Да что вы, — говорю, — я такой маленький. Как я его донесу домой?

Oна улыбнулась и со смаком ответила:

— Я могу его порубить.

— Да, — говорю, — я видел. Это у вас очень красиво получается.

— Ох, ну что вы, — смущалась она. — Так рубить?

— Да, — говорю, — да.

Язык у меня сломался. Из-за любви. Вот, кидает она кусок на чурбан и левой рукой тянется за топором. Тянется за топором, и в то же время подходит какой-то тип и просит ее разменять деньги. Смотрю, а она правой рукой тянется за деньгами. И начинает считать, одновременно рубя мясо огромным топором. Я, понятное дело, начал сильно переживать за свою любовь. Она на мясо даже не взглядывает, но продолжает рубить. Не мог я смотреть и от ужаса закрыл глаза. Мы только что встретились, и все уже кончено. Всего пять секунд, и я слышу ее голос: «Сто ровно». Открываю глаза — она цела, того типа больше нет, и она протягивает мне пакет с нарубленными ребрышками. Вот талант! Одновременно рубит и считает. «Спасибо, — говорю. — Я вас люблю». Уходил я тогда, так и не спросив о том, как она решила пойти именно в мясники. «Но ничего, — думал, — завтра спрошу».

На следующий день зашел на рынок и устремился к мясной лавке. Как подошел, вижу: ее нет. Вместо нее работает какая-то более ожидаемая физиономия. Тогда сердце у меня начало переживать. Спрашиваю у нового мясника, мол, где моя любовь? А он в ответ: «Тебе это зачем?» Разволновался я, но пытался говорить как можно спокойнее: «Да так, поблагодарить за вкусные ребрышки». Его это объяснение устраивало, и он кивает головой, улыбается и говорит: «Еще хотите?» — «Не-а, — говорю, — спасибо. У меня еще осталось», — и сматываюсь.

На следующий день ее тоже нет. Короче, простыл и след. Я ее больше не видел. Не знаю, может, она получила новую работу в каком-то модельном агентстве. Или переехала на другой рынок, где платят побольше. В любом случае, хожу на рынок. И покупаю там ребрышки. Новый мясник тоже неплохо умеет их рубить.

Первое худо — худой сосед

Каков сам — такими видишь других, это закон такой общеизвестный. Есть и другой взгляд на этот закон, менее известный, но, по-моему, не менее правдивый, а поконкретнее: каков сам — таковы и соседи. С этим, как бы, трудно смириться, мне особенно, потому что соседи попадались разные.

Был один такой хороший сосед — дворник. Из Азербайджана. Плохо говорил по-русски и думал, наверное, что я сам русский. Он мне очень нравился. Всегда здоровался и всегда предупреждал, когда собирались бить лед с крыши. А то, бывало, начинают бить, куски огромные падают, и другие говорят: нет, все хорошо, идите вперед, к чертовой матери, тупой иностранный гарсон.

Вот стук в дверь. Отворяюсь и вижу: бабушка. Говорит: «Помнишь, как мы тебе помогли ночью, разбили дверь, потому что ты перебрал излишне и потерял свои ключи в пьяном виде? Ну, теперь твоя очередь разбить мне дверь».

Я сразу (хотя и рад был, что со мной разговаривают) возразил, что это был не я. И вспомнил, что, когда я только собирался переехать в эту квартиру, тот англичанин, который раньше здесь жил, то и дело рассказывал мне о том случае:

— Соседи здесь хорошие, — говорил он, — разбили дверь ночью для меня, когда я в пьяном виде потерял ключи. Короче, соседи вери гуд.

Я спустился с бабушкой на этаж ниже и попытался дверь сломать.

— Плечом! — кричит бабушка. — Сильнее! Сломай давай, курицын сын!

Тем временем подкралась мысль такая коварная: вдруг я сломаю, и она станет требовать, чтобы я заплатил за ремонт? Мало ли? И страшно стало от того, что я так начал мыслить коварно. Но все равно — не получилось у меня. Тогда я ей предложил позвонить куда-то с помощью моего домашнего телефона. Она согласилась, и мы поднялись обратно ко мне.

В моей квартире телефон стоял на кухне, и я ей сразу предложил туда идти. Но она (надо полагать, чисто случайно) отклонилась направо в комнату и там начала осматривать, что к чему. После моей повторной просьбы она все-таки нашла кухню, присела в удобное мое кресло и начала рассказывать о том, как она устала, только приехала с дачи, там копалась в земле, забыла ключи и так далее. Поэтому я ей предложил чашку чая, отчего она не стала отказываться, что, по-моему, вполне нормально. Мы немножко поболтали, она глазами гуляла по комнате. Берет в руки книжки, которые читаю, спрашивает: ты их читаешь? Насмехается, и на глаза ей попадаются свежие печенья, которые на днях испекла для меня одна моя студентка. Бабушка попросила меня ей предложить печенья, что опять, по-моему, вполне входит в дело, поскольку русские не любят пить чай без сладостей. Я ей предложил, и она не стала отказываться, а напротив, съела все. И на здоровье, я очень рад был, что ей у меня понравилось, может, она расскажет остальным, что я не такой уж плохой иностранец.

— Ой, какие вкусные, — говорила она, — ты сам сделал!? Понятно, почему ты не мог сломать дверь… ты не мужик.

С одной стороны, вроде бы так, и можно гордиться, а с другой — все-таки обидно. Почему не мужик? Мужик!

Тогда она встала и пошла в ванную комнату, якобы, наверное, мыться, хотя воду не включила, и слышно, что роется. Когда она вернулась, я предложил ей совершить то, блин, для чего пришли, и позвонить, обратиться куда-то за помощью.

— Да нет, — говорит, — я как-нибудь сама.

И ушла. Через полчаса слышно, как дворник наш азербайджанский ломает дверь и она говорит: «Сам печенье печет. Не мужик. Дверь не мог сломать. А ты давай плечом, сильнее, хоть ты будь мужиком!» И слышно, как дворник отвечает: «Что? Что делать? Да, хочу печенье». И не совсем понимает. Я начал еще позитивнее о нем думать, но и надо было мне на работу идти, только не хотелось ее еще раз видеть. Делать нечего, нельзя опаздывать на работу каждый день. Когда проходил мимо, я на нее посмотрел так, чтобы она поняла, как я недоволен. Но она неправильно поняла, наверное, и только улыбалась, с усмешкой такой непередаваемой.

Через полгода я ее чисто случайно затопил. Старая стиральная машина дуба дала. Жду неделю, две — никто не приходит выяснить отношения. Размечтался и подумал: может, и не затопил? Через месяц дедушка стучит в дверь. На даче были, мол, и все ли в порядке с сантехникой в квартире? Я признался, и он сказал, сколько стоил ремонт. Очень маленькую сумму назвал. Даже хотелось больше дать, но он отказался брать. Короче, не пытались деньги вымогать.

Шесть месяцев и не видно, и не слышно ничего. На даче, наверно. Потом как-то стук в дверь. Сын. На даче были. Потеряли ключ. «Можно через ваш балкон спрыгнуть вниз на свой?»

— Хорошо, — говорю, — почему бы нет? Только вот, как это вам не страшно? Пятый же этаж.

— Страшно?! — недоумевает. — Я мужик, мне не страшно.

— Ну ладно, мужик, прыгай на здоровье.

И прыгнул. Только сначала себя обвязал веревкой, привязал другой конец к решетке балконной и попросил меня держать его за руку, пока не упал. «М-м-да, — думаю, — храбрый. И такой немужик, как я, мог бы спрыгнуть так».

Открыли дверь, и я их больше не видел. Но и вправду хорошие были соседи, самые хорошие из всех, кто у меня был.

Русское зарубежье

Когда я, наконец, уехал из России, я очень волновался, типа, как это я буду без русских?! Но зря, оказывается, от русских так просто не убежишь.

Здесь у нас в Ванкувере они тоже есть. Не в таком количестве как, допустим, китайцы или филиппинцы, конечно, но есть. И соответственно есть и русское радио, русские газеты, русские магазины — в этих магазинах можно даже «Боржоми» купить. И аджику. И ткемали. И много других любимых русских продуктов. Но главное, конечно, не в продуктах, а в отношениях. И они здесь тоже есть, будь здоров. И их пытаются избежать на каждом углу. То есть русские друг друга пытаются избежать.

Гуляем мы с женою вечерком, так красиво, горы, океан, все такое и почти что ни души. Улицы пустые, по крайней мере, канадцев нет, все канадцы дома. Ящик смотрят, как нормальные люди.

Какие-то китайцы есть, может, одинокий иранец с работы плетется, и вот впереди — какое-то семейство, очень похоже на наших, то есть, ваших. Мы к ним приближаемся и невольно затихаем. Это русские.

Вот мы замолчали, прошли мимо и по новой заговорили. Не раз я замечал такую привычку. Но откуда она у меня, я же не русский?

На другой стороне улицы две семьи китайские, подходят друг к другу, останавливаются, разговаривают. Обнимаются. Дружненько все. Потом расходятся. Корейцы подходят так — смотрят друг на друга, слегка поклонившись. Иранцы друг на друга кричат. А русские — замолкают.

В следующий раз, когда мы с женою гуляли, мы опять встретили группу явно советских людей. Я решил провести маленький эксперимент. Начинал говорить громко, размахивал руками и пел что-то для них, что-то, от чего они не могли остаться равнодушными: «Оле, оле, оле, Россия, вперед!»

Смотрели они на меня испуганно и быстро переходили на другую сторону.

— Да ничего это не значит, — говорит моя жена, — ты их просто напугал, я тоже хотела перейти на ту сторону.

И вправду, может, не удачно выполнил задание. Помню в Москве, первый раз, когда я эту песенку услышал, ехал в метро. Проезжаем станцию Динамо. После матча какого-то. Двери открываются, и фанаты, крича, запихиваются в вагон. Было страшно. Одна дама с собачкой в руке начала отбиваться, собака лаяла и кусала, в основном меня, потому что я рядом стоял. Маленькая девочка заплакала. Люди возмущались, толкались, типа, получайте, фашисты, гранаты! И фанаты от этого, похоже, только получали кайф. Короче — бардак.

Но все равно как бы есть такое — русские люди странно реагируют, когда видят других русских. В своем «Дневнике писателя» Достоевский написал вещь, которая мне показалась курьезной: «Особенно тяжело встречаться с незнакомыми русскими за границей, где-нибудь глаз на глаз, так что нельзя уже убежать, …например, если вас запрут вместе в вагоне. А меж тем, казалось бы, «так приятно встретиться на чужбине с соотечественником»…

Был я в магазинчике на днях, что-то покупал и смотрю — мужик, точно русский. Вот, значит, подхожу.

— Вы говорите по-русски? — спрашиваю.

— Иногда, — говорит и смотрит так, типа, «гуляй, Вася».

— Ну да, — говорю, — извините.

И отхожу. С русскими лучше, конечно, иногда поосторожнее за границей, они не всегда хотят, чтоб их опознали. Я-то знал, но подзабыл на тот момент.

Школа без русских

В языковой школе здесь, где я работаю, русских не бывает. Бывают корейцы и японцы. Они не очень похожи на русских, и все очень чинно. Бывают и бразильцы. И это утешает. Это очень хорошо. Потому что они похожи на русских. На занятия редко приходят вовремя. И не извиняются, когда опаздывают. То есть, не то, что не извиняются, они и вовсе не замечают, что есть назначенное время для начала занятий. Когда мужики приходят, то независимо от того, что делаем, входят и с полным размахом обходят весь кабинет, со всеми здороваясь. Только вместо того, чтоб руки пожимать, как русские мужики, они обнимаются. Особенно с дамами. И целуются. Дружелюбные такие.

Еще, бывает же, не понимают что-то, конечно, постоянно, и они не смущаются, как, допустим, японцы, и не говорят «извините» или даже «сорри». Нет, они более в русском духе отвечают: «Чего?!» И ищут среди своих соплеменников ответов, типа: «Че он сказал? Че он вообще хочет, а?» Или даже прямо мне говорят: «Че ты хочешь, а?» И это нормально и точно так это было когда-то с моими студентами в Москве. Главная разница — в поцелуях. Русские студенты меньше целуются на занятиях. Но это все. Что касается всего остального — точь-в-точь, как русские. Даже чувство юмора. Вот мне бразильские ребята рассказали анекдот.

Собрались из ЦРУ, израильского МОССАДа и полиции Рио-де-Жанейро, чтоб разобраться в том, кто быстрее сможет поймать зайца в лесу. Сначала америкосы пошли. Путем спутника поискали, потом исследовали ДНК зайца, побежали в лес и — 15 минут. Потом ребята из МОССАДа. Составили психологический профиль зайца, поискали, нет ли среди родственников террористов, побежали в лес и — 10 минут. Наконец пришел черед ребят из местной полиции. Не думая ни секунды, побежали в лес и через 2 минуты вернулись с кабаном. У кабана глаза подбитые, кровь течет. Все смотрят: «Вы что, это не заяц, это кабан». На это отвечает кабан: «Нет, я заяц, я заяц!»

Рассказал я этот анекдот своим канадским друзьям, но по-ихнему — глупый, нереалистичный анекдот. А когда я рассказал русским парням, они поняли.

О, вспомнил еще одну разницу. Любимый напиток бразильских мужиков — свежевыжатый клубничный сок. У русских, наверное, другой напиток. Так что, может, они не такие уж похожие.

Источник