Города не для всех. Почему нам так холодно зимой

В начале 2010-х годов, когда в Москве открыли институт дизайна и урбанистики «Стрелка», а мэром стал Сергей Собянин, не только в городе, но и во всей России стало что-то меняться. Заговорили про города с человеческим лицом, про парки, пешеходные улицы и общественный транспорт. И, несмотря на то что скоро словосочетание «благоустройство Москвы» приобрело иронично-негативный оттенок, отрицать прогресс, произошедший за последнее время, нельзя. Появились парк Горького и Крымская набережная, качели у станции метро «Маяковская», велопрокат, велодорожки и много чего другого. Меньше в этом отношении продвинулся Петербург, здесь разве что открыли Новую Голландию, но и он на все теплые месяцы стал превращаться в город вечного праздника. Сейчас готовится президентская программа, задача которой – внедрить московский опыт в других городах. Однако каждый год неизменно наступает зима, и карета превращается в тыкву. От былых радостей остаются лишь осколки в виде катков, а в целом городская жизнь как будто улетучивается, и все эти бульвары-тротуары начинают казаться блажью плохо осознающих суровую действительность хипстеров.

Велопарад в Москве, совпавший с самыми сильными в этом году морозами, случайно и очень красноречиво продемонстрировал нелепость наивного стремления внедрить расслабленно-прогулочный образ жизни в широтах, севернее парижских. Расцветающий всеми красками в белые ночи Петербург при минус двадцати выглядит так, будто произошла гуманитарная катастрофа: только очень редкие прохожие перебежками передвигаются куда-то по своим делам, большинство же прячется по квартирам, как будто выходить за дверь опасно для жизни.

Несколько лет назад мне повезло общаться с Яном Гейлом – современным урбанистическим мессией, автором знаменитой книги «Города для людей» и проектов «очеловечивания» не меньше десятка больших городов, включая Нью-Йорк. В свое время он делал исследования и для Москвы по заказу мэрии, которая, вероятно, до сих пор обрывочно пользуется этими рекомендациями. Гейл пропагандирует уличные скамейки, кафе на свежем воздухе, улицы и площади без машин, велодорожки – все, что способствует гулянью пешком. В Нью-Йорке он начал с того, что превратил вечно стоящую в пробке Таймс-сквер в увеличенное подобие римской Кампо-де-Фьори. Гейл не просто думает, что все это хорошо и полезно, но знает механизмы, благодаря которым можно побудить людей больше ходить и сидеть на воздухе и меньше ездить на машине.

Меня, конечно, интересовал тот же вопрос, что и любого живущего много ближе к полярному кругу: как быть зимой? Летом это все, разумеется, чудесно: и капучино на улице, и прогулка на несколько километров, и даже велосипед – почему нет, в конце концов. Но этого лета у нас в лучшем случае несколько месяцев, а жить в городе большинству приходится круглый год.

Модная нынче идея города для людей произошла из практически единственного простого наблюдения: на тесных улицах и площадях итальянских городов люди явно чувствуют себя куда лучше, чем в современных кварталах, где много света, воздуха и открытых пространств. Архитекторы, в том числе и Ян Гейл, отправились туда, чтобы разгадать нехитрую загадку. Они предположили, что дело вовсе не в ласковом климате Апеннинского полуострова, а в веками не вполне сознательно культивировавшихся традициях планирования. Неширокие улицы, много деталей на фасадах домов, пешеходные и не очень большие площади, расстояния, которые легко преодолеть на своих двоих. Плюс всякие детали вроде того, что сидение в кафе должно быть расположено лицом к людям и открытым пространствам, потому что нам нравится наблюдать за другими людьми. То, что называется копенгагенизацией, то есть процесс превращения Копенгагена (в том числе и Гейлом) в один из мировых городов-рекордсменов по количеству времени, которое люди проводят на улице, и было, по сути, опытом экспорта итальянских методов в совсем не итальянский климат. Вопрос, словом, был задан по адресу.

Ян ответил мне так, как строгий родитель отвечает ищущему предлог для лени ребенку: вы сделайте так, чтобы в городе было отлично летом, тогда и зимой будет вполне сносно. За его резкостью стояли некоторые вполне рациональные соображения. Современная архитектура обладает всеми возможностями для того, чтобы построить город, где было бы комфортно в холодные дни.

Нужно избавляться от открытых пространств и долгих переходов, делать рабочие первые этажи, так, чтобы чуть ли не за каждой дверью был магазин или кафе, сокращать время ожидания зеленого света светофоров для пешеходов. Летом в таком антураже просто будет приятнее, а зимой гораздо меньше шансов замерзнуть. В Осло, когда стали не так давно осваивать набережные, а они там прямо-таки ледяные, руководствовались как раз этим принципом. Старались делать как можно более мелкую нарезку улиц: так и ветра меньше, и до ближайшего тепла всегда близко. Что же в таком случае пошло не так в Москве? И непременно пойдет в других городах России, если перед внедрением в них московского опыта его не переосмыслить? Ведь так примерно и стараются делать, как посоветовал Ян Гейл.

Если присмотреться, выясняется, что недостаточно стараются. Через несколько лет после того, как в 2013 году специалисты бюро Gehl Architects представили правительству свое исследование, – в нем среди прочего они четко и ясно рекомендовали сделать на Тверской улице наземные переходы вместо подземных и с удобными для пешеходов настройками светофоров, – ничего не изменилось, хотя для такого простого жеста и не требовалось никакой многомиллионной реконструкции. Можно было бы всего лишь предпринимать менее размашистые, но повсеместные меры по улучшению положения пешеходов. Проблема автомобильного движения, чуть ли не самая принципиальная в данном случае, может быть решена только комплексно. Ни Москве, ни Петербургу не помогут платные парковки и велодорожки. Процесс налаживания системы общественного транспорта должен происходить строго параллельно с постепенными ограничениями для машин и пропорционально им, иначе урбанистика превратится в пытку. Только так можно будет превратить московские проспекты не то чтобы в узкие, но хотя бы не в такие невероятно широкие. За сезон это сделать не получится, но лет за десять можно здорово подвинуть ситуацию в лучшую сторону.

Пока благоустройство Москвы при всем его размахе носит характер скорее косметический – и именно такой проглядывает в президентской программе улучшения качества среды в российских городах. Впрочем, это не недоработка, а сама суть российской урбанистики. На нее смотрят как на приятное излишество или вишенку на торте, но качество самого торта мало кого беспокоит. Вишенка не определяет вкус торта, а несколько красивых тротуаров не способны глобально смягчить ощущение суровости зимы для многих миллионов.

Мы отличаемся от тех же скандинавов, как это ни парадоксально, низкой терпимостью к непогоде. Это легко отследить по такому простому критерию, как наличие уличных столиков в кафе. В Хельсинки их в рождественские дни меньше, конечно, чем летом, но в целом довольно много, и не то чтобы они совсем пустовали. Можно усесться с чашкой кофе и бутербродом с лососем прямо у главного универмага и глазеть на прохожих с пакетами, и многие так поступают. То же и в Стокгольме, разве что рафинированные шведы больше себя берегут, у них чаще можно встретить газовые или электрические горелки. В центральной части России столики начинают убирать в августе, а когда температура достигает десяти градусов, их не остается вовсе. Хотя, казалось бы, десять градусов по петербургским меркам гораздо ближе к теплу, чем к холоду. Боязнь холода не свалилась нам на голову, как божья кара, и едва ли обусловлена генетикой. Так в чем же может быть причина?

Недавно мне все же удалось отыскать на Гороховой улице кафе, где можно было сесть на улице. Температура была чуть ниже нуля, вполне выносимая в теплой одежде. Гораздо больше, чем холодом, мой досуг был отравлен проезжающими мимо машинами, из-под которых летела грязь, скользким асфальтом под ногами и диковато поглядывающими на меня прохожими. По большому счету, это и было главное, что отличало мое времяпрепровождение от южноевропейского или скандинавского. Зимний дискомфорт обеспечивается не одним только холодом, но его сочетанием с агрессивной в разных отношениях средой.