Слава Полунин: «Петербург, включая начальников, выйдет на улицы в белых одеждах и с крыльями»

Всемирно известный клоун рассказал «Фонтанке», зачем превращать жизнь в карнавал, и как это можно сделать в Петербурге.

Несмотря на то, что в 2016 году минкульт не продлил контракт с Вячеславом Полуниным в должности художественного руководителя Цирка на Фонтанке, главный клоун мира на Россию не в обиде. Почему Полунин вообще не склонен к обидами и с удовольствием возвращается в Петербург, какой карнавал нужен, чтобы реанимировать наш «уснувший городок», как превратить унылую повседневность в тотальный праздник — всенародно любимый Асисяй поделился своими карнавальными рецептами.

Самую практическую из всех секций Культурного форума — «Цирк и уличный театр» — в этом году посвятили теме карнавалов. Полунин вместе с художником Михаилом Шемякиным и другими экспертами давали в Петербурге мастер-классы по превращению собственной жизни в карнавал всем участникам.

— Я давно чувствую, что Петербургу — серому, туманному, болотному, регламентированному — срочно нужен грандиозный карнавал, как в Венеции, но только лучше. Это может нас спасти от хандры, депрессий, страхов на всех уровнях общества. Обращаюсь к вам как к одному из самых авторитетных в мире экспертов по карнавалу. Расскажите, что происходит с городами и горожанами, когда приходит карнавал?

— Какой-то с театроведческим уклоном вопрос.

— А вы историю какую-нибудь расскажите карнавальную — и мы всё поймем.

— Однажды, когда мы приехали в Венецию, как мы обычно делаем по приглашению Миши Шемякина, мы бродили по городу. Мы очень это любим — бродить по Венеции, заглядывать в разные ее уголки — бродим и бродим, пока не свалимся. И вот остановились мы у какого-то мосточка: замечательно красиво, по каналам гондолы плывут, люди в них кричат, поют… И подходят к нам русские — тетеньки и дяденьки, туристы — и говорят: «Вот мы видим, что вы тут смеетесь, радуетесь, что вам тут хорошо. Вы, наверное, всё тут знаете. Скажите, а где тут можно посмотреть карнавал?» Мы призадумались. А потом стали объяснять, что карнавал не где-то снаружи, а в вас, и вы им делитесь со всеми остальными. Прежде всего, сказали мы им, вы одеты для карнавала совершенно неприлично: в какую-то красивую цивилизованную одежду — на мужчинах костюмы синего цвета, они при галстуках и так далее. То есть вы ведете себя кое-как по сравнению с карнавалом. Поэтому первое: зайдите в какую-нибудь мастерскую, выберите себе карнавальные костюмы и маски. Потом купите — вон видите там магазинчик — прекрасное вино. Потом наберите корзиночку продуктов, фруктов, найдите в городе какое-нибудь место, вспомните ваши любимые песни… В общем, закончили мы, как только вы выпьете по первой рюмочке, вы сами разберетесь, что такое карнавал и где он. Карнавал вас подхватит и понесет. Наверное, вот в этом и есть главная ошибка: люди ждут, что карнавал — где-то, и им его дадут. А получить карнавал невозможно, можно дать карнавал, раствориться в нем. И если вы хотите поделиться счастьем, которое в вас существует, это и есть этот праздник.

Фото: Александр Дроздов/"Интерпресс"

— Мне кажется, вы немного хитрите. Это звучит так просто, а в реальности найти в себе карнавал не так-то легко.

— Согласен. Нужны провокаторы, катализаторы этого процесса. И об этом я вам еще одну историю расскажу. 1993 год. На полках в магазинах — пусто. А мы еще и потеряли талончики. Правда, мы поехали куда-то в село и купили там мешок картошки. И пакет сахара нам откуда-то обвалился. И мы всю зиму прожили с огромным удовольствием — народ постоянно приходил, мы делились с ним сахаром. Так вот в этот момент мы где-то встретили художника Владимира Загорова, который мне сказал: «Слава, давай срочно делать в Манеже выставку-карнавал «ГардероП». Я ему говорю: да ты что?! Какой карнавал?! Какой «ГардероП»? Люди попали в перестройку, как кур во щи, — и не знают, как им выбраться, чем себя прокормить. А он нам: «Так вот именно в такое время и нужен карнавал! Для поддержки!». И он действительно сделал этот «ГардероП». И мы с удовольствием на нем веселились, и в конце концов так разгулялись, что было не остановиться.

— Это вы с командой «Лицедеев» веселились?

— Нет. «Лицедеи» в 1991 году закончились. А в 1993-м мы уже нашей отдельной командой устроили «Академию дураков» в кинотеатре «Родина». И в этот момент я сочинил проект, рассчитанный на десять лет. Первый год: мы собираем по всему городу ХЛАМ — художников, литераторов, актеров, музыкантов. И весь этот «хлам», все, что казалось альтернативным, странным, чумовым и никому не нужным, — становится карнавалом. В общем, все эти маргиналы, действительно, собрались в кинотеатре «Родина» на три дня — и это был нереальный отрыв. Мы сформировали каждую из трех ночей — решили, что они будут черная, белая и цветная. И сказали: а давайте вы еще и будете делать не то, что привыкли — то есть, если ты музыкант, будешь актером, если литератор — попробуешь создать перформанс. Сделано это было с целью соединения мира. Потому что все эти сюрреалисты, символисты, кубисты — они мир разъяли на составляющие. А карнавал дает возможность весь этот разъятый мир собрать в единую семью и цельность.

Вот это и происходило три ночи подряд — и только заканчивалась одна ночь, все еще в черном, а кто-то, смотрим, уже начал белила мазать на лицо, стены перекрашивать — надо успеть, а то кто-то сделает раньше и лучше. А в цветную ночь мы подвесили к этому знаменитому двухуровневому потолку в «Родине» сотни презервативов, и в каждый из них налили по ведру воды. И вот они висят гроздьями, переливаются — фантастически красиво… И тут мы всем раздали резиночки и металлические пульки — и все стали стрелять в эти водные шары… И вот уже воды по щиколотку, по колено — и мы в ней бултыхаемся. А мимо плывет голый человек, который надел на себя аквариум с водой — шикарный костюм, первое место получил на конкурсе костюмов, который мы тоже там устроили.

Так вот: мы решили, что сначала будет 300 художников, которые вместе с нами разбираются, что такое карнавал. Через года два-три уже каждый художник работает с собственной бандой — с людьми, которых он сам собрал и которым помогает реализоваться. Этот карнавал проходит уже в Михайловском манеже, он же — Зимний стадион. Ну а когда уже эти вторые триста человек приведут своих триста, мы собирались выйти на улицы города, на Невский проспект. Но до второго этапа мы так и не дошли, потому что в «Родине» резко подняли аренду. После этого и пошли мои путешествия по миру.

А Гаврюшкин (с 2001 по 2008 год Игорь Гаврюшкин проводил праздничный карнавал на Невском проспекте в День города — Прим.Ред.) — молодец. Он в Пушкине начал все эти карнавальные дела, и очень симпатично — быстро сформировал группы помощников, нашел спонсоров. Потом с помощью тогдашнего губернатора Валентины Матвиенко его карнавал перебрался в Питер. Но со сменой власти всё заглохло. И это жаль, потому что было понятно, что его карнавальная формула отлично работает.

Акция "Мойка на Фонтанке" возле цирка

Фото: Михаил Огнев/"Фонтанка.ру"

— Ходят слухи, что у вас есть идея городского романтического карнавала, разработанного специально для Петербурга с его архитектурным совершенством и белыми ночами…

— Да, это идея карнавала, но сплетенного с жизнью. Потому что мне уже карнавала мало — я двигаюсь дальше и уже саму жизнь воспринимаю как карнавал. Мне хочется внести краски праздника, идеального, что ли, состояния жизни человеческой — в повседневность. Чтобы жизнь твоя стала произведением искусства. И вот у меня родилась идея карнавала под названием «300 свадеб», потому что свадьба — один из главных сохранившихся до наших дней исконных ритуалов. Придумал я эту историю, когда было 300 лет Петербургу. Отсюда и цифра. Я решил, что надо собрать 300 свадебных пар — и предложить им купить себе такую фантастическую свадьбу. Мы бы во всех загсах страны дали информацию о такой возможности. В чем заключалась идея? В том, что город весь живет этой свадьбой, как живет карнавалом Венеция. А город наш идеально подходит для этого события: свадьба, белые ночи, Питер — это такая прекрасная гармония элементов!

300 пар съехались бы, и город дал бы им все, что имеет самого лучшего. Это должен был быть фестиваль фестивалей. Фестиваль цветов — вся Дворцовая площадь поначалу была бы покрыта цветами, как ковром, и женихи выбирали бы лучшие, на их взгляд, букеты для невест. Фестиваль свадебных нарядов — десятки дизайнеров мирового уровня выставляли бы придуманные ими для такого случая платья и костюмы, и потом 300 женихов и невест их бы надевали. Фестиваль пива — для мальчишников, на которых мужики проводят последние холостые денечки. Фестиваль причесок… Фестиваль еды… Каждый район мог придумать собственный элемент этого фантастического праздника, с которым он вольется в общий карнавал.

Все это должно было сойтись в центре города, и затем начаться фестиваль свадебных процессий. От Московского вокзала идет 300 женихов в черном, от Дворцовой площади им навстречу — 300 невест в белом. Впереди девушек — белых коней с белыми крыльями, впереди мужиков — 300 черных коней с черными крыльями. Перед черными конями идут 300 мальчиков-хористов, а перед белыми — 300 девочек из балетного училища. И над ними всеми летят десятиметровые куклы шагаловских ангелов. Да, еще перед тем, как всей этой грандиозной процессии выйти на Невский, едет хоровод поливальных машин, которые смывают всю пыль. А за ними идут 300 милиционеров и разбрасывают гвоздики. И это только начало. Мы должны были достроить до полного круга колоннаду Казанского собора. Около него шествие должно было сомкнуться, пары должны были войти в этот круг, а патриарх всех их обвенчать. А родственники бы расселись в огромном амфитеатре внутри этого круга и созерцали эту церемонию. И сразу после этого начинался бы парад. Вот такой. Сначала идут 300 «синих чулков», потом 300 холостяков с надутыми коленками — обросшие и оборванные. А за ними едут большие двуспальные кровати, на которых возлежат молодожены. Ну а потом — 300 беременных, 300 пар с колясками. Потом — «серебряные» и «золотые» пары. Я всего сейчас не вспомню, много чего было придумано, описано, обсчитано. Но в финале все 300 пар с другими участниками карнавала должны были усесться на ракеты у Исаакиевского собора и отправиться в форт Тотлебен в Кронштадте, где был бы устроен пир на 5 тысяч человек. И это только начало.

Цветной карнавал в Петербруге, 2014 год

Фото: Илья Трусов/Архив

На следующий день все эти пары прибывают в порт, где их ждет пароход, который везет их в свадебный круиз вокруг Европы. Когда мы это сочиняли, был еще жив Курехин, и я его уговорил дирижировать с башенного крана гудками пароходов, которые должны были исполнять марш Мендельсона. И это еще не конец. В каждом европейском порту петербургский пароход должны были встречать делегации во главе с мэрами городов, быстро раскидывались бы большие шатры — и в них продолжались бы гуляния. Вся Европа присоединилась бы к петербургскому свадебному карнавалу. Это я рассказал только десятую часть того, что мы тогда сочинили.

Вот это и есть карнавал, но уже следующего этапа. В отличие от карнавала «вчерашнего», который давал только отдых от жизни, новый карнавал — и есть жизнь. И современные художники, которые присоединяются к такому карнавалу, утрачивают свою маргинальность: народ перестает воспринимать их как пафосных снобов и начинает понимать. И если бы такой карнавал в Петербурге случился и стал бы ежегодным, он собирал бы каждое лето миллионы туристов. Маленький нюанс еще вспомнил. В одну из белых ночей в Летнем саду должна была проходить ночь поэтов — на лики статуй проецировались бы лица Ахматовой, Маяковского, Блока и так далее, и они читали бы влюбленным свои стихи.

— Некоторую надежду на возможность появления в Питере такого праздника внушает мне тот факт, что вы, Слава постоянно возвращаетесь, а не ведете себя как Карлсон, который «сел на низенькую скамеечку и надулся». Не все ведь возвращаются. Вот Барышников продолжает говорить, что не вернется никогда.

— Кстати, знаете, это же я его пытался уговорить вернуться. Когда началась перестройка, меня Союз театральных деятелей попросил отвезти ему письмецо. Это было в 1988 году. Я приехал в Нью-Йорк, пришел в Метрополитен, где играл ABT — American Ballet Theatre, который Барышников тогда возглавлял. Он ко мне вышел, и я ему сказал: «Может быть, все-таки пришло время вернуться? У нас там другие люди, которые иначе думают, чувствуют, чего-то нового хотят, много чего понимают. Вот вам официальное письмо от начальства, которое заверяет, что в случае вашего положительного решения все формальности будут незамедлительно улажены». Но он что-то нечленораздельное мне ответил. Видимо, сильно его здесь обидели.

— А вас нет?

— А меня сложно обидеть, потому что я ни от кого ничего не жду. Я всем отдаю.

— Даже не живя в России, вы умудряетесь своей свободной и радостной карнавальной энергией подпитывать тех, кто в этом нуждается. Я говорю о вашей «Желтой мельнице» (творческая лаборатория Полунина во Франции — пространство с домом, садом, полями, лугами и рекой, где проводятся карнавалы, праздники, мастер-классы — Прим.Ред.). Она хоть и находится под Парижем, но уже очень давно воспринимается художниками в широком смысле — актерами, живописцами, музыкантами, писателями, et cetera, — как Мекка для людей искусства. Много людей туда ездят и еще больше людей туда собираются. Расскажите, как «Желтая мельница» появилась, что с ней происходит сейчас, и в какую сторону она будет развиваться?

— Началось все просто: мы (семья и друзья Полунина — Прим.Ред.) хотели иметь место, где могли бы делать то, что любим и к чему стремимся. У нас не было никакой иной цели, кроме одной: вот эти свои идеи и мечты воплотить для себя и, может быть, для нескольких друзей, которые к нам иногда заглядывают. А кроме того, надо было где-то хранить реквизит и ремонтировать его, когда он ломался. И вот мы нашли такое пространство в лесу. Это важно, что в лесу, потому что вообще-то нас до этого отовсюду выгоняли. Шумные мы очень. В Лондоне мы пять мест сменили — все наши хозяева через полгода говорили: «Ребята, давайте куда-нибудь в другое место», — потому что мы все время поем, пляшем и гуляем. Что ни день — у нас праздник. А они говорят: как это может быть — праздник всю жизнь, что это за жизнь такая неправильная? Но, кстати, потом, когда мы уезжали, они начинали писать нам письма: очень без вас стало грустно — возвращайтесь. Тем не менее мы поняли, что нам надо жить в стороне от цивилизации и забрались в лес, где мы никому не мешаем. Наоборот, теперь к нам люди бегают и заглядывают через забор, что там интересненького. В какой-то момент домашние праздники перестали вмещать всех желающих, и мы поняли, что надо открывать ворота, создавать какое-то расписание. Решили не чаще, чем раз в месяц, делать новую программу.

У нас было больше сорока проектов, но я выбрал полтора десятка, потому что меньше не получилось. Хотя вообще я считаю, что за цифру 10 нельзя выходить, но тут мне пришлось объявить пятнадцать — так много было прекрасных концептуальных идей у нас и наших друзей. Одной из самых замечательных идей был цветной карнавал — когда люди, предметы, еда распределяются по цветам. Сначала мы сделали его на 500 человек на «Мельнице», потом приехали в Питер и провели уже на полторы тысячи в Упсала-цирке. А в Москве и сделали уже на 10 тысяч каждый день три дня подряд в Саду имени Баумана — и это был фурор. Народ с таким удовольствием стал во все это играть, как будто он только этого и ждал. В каждом из пространств — красном, белом, синем, желтом — творилось что-то невероятное. Это настолько сильная концепция, что она сразу отправляет всё в другое измерение.

Потом у нас был фантастический фестиваль «Крылья». Все началось с того, что внучки нашли голубя с ободранным крыльями, который не мог летать. Вытащили его из кустов, накормили, приголубили — он выжил и бегал за ними по двору и всегда по звонку колокола вместе с другими домочадцами приходил на обед. Мы решили, что что-то тут не то: птица должна летать. Девчонки начали учить его летать: они и с веток прыгали, и руками размахивали — неделю мучались, но научили. И мы подумали: раз мы голубя научили летать, почему людей не научить? И сделали праздник на эту тему. А мы же делаем всё основательно. Первые две недели была швейная сессия — люди съехались со всего мира шить костюмы. Потом две недели архитекторы и инженеры работали над концепциями фантастических объектов. Потом садовники сажали специальные цветы для каждого пространства. И так далее, и так далее. Было десять уровней подготовки. Самый главный принцип, который мы поняли и используем: современный человек больше не хочет поглощать искусство, он хочет сам его создавать. И с тех пор, как мы эту формулу открыли, ощущение такое, что мы открыли плотину — лавиной к нам на «Мельницу» устремились люди, которые хотят соучаствовать в разных процессах.

— Вы просто даете на сайте описание концепции — и каждый может принять участие в ее реализации?

— Иногда даже концепцию не описываем, а просто пишем название. И всё! Праздник происходит! Ты можешь вообще ничего не делать. Приходишь, а вокруг тебя праздник. Люди сами одеваются, как дураки, ведут себя, как дураки, устраивают какие-то перформансы. Однажды один из гостей взял табличку, которая стояла у меня в офисе «Я вернусь через 15 минут», надел ее на себя — и так ходил. А один человек грузинский надел национальный костюм, принес музыку — и показывал на поляне танец с кинжалами.

Кстати, про Грузию. Мы Нино Катамадзе приняли в Академию дураков. Она дура настоящая: отвязная, заводная, расхристанная. В общем, приняли мы ее в «академики». И по этому поводу надо было, само собой, затеять какой-то праздник. «Давай «Тбилисобу» сделаем лучше, чем в Тбилиси», — сказали мы ей. И она немедленно согласилась. Конечно, она должна была обязательно устроить свой концерт. Мы закидали сеном огромный луг, на всякий случай тент от дождя натянули. Решили, что везде должен быть виноград — и сделали из разноцветных воздушных шаров гроздья, которые в ворота не влезали. Еще должны были быть отары овец — и у нас появились яркие разноцветные шкуры: синие, зеленые, желтые, красные. Овец пасли огромные чабаны. И конечно, мы сделали самый большой в мире стол — на триста пятьдесят метров: единый стол с яствами. Это было что-то нереальное! А самое главное, мы попросили всех прийти в усах. И вот представь себе: в сторону «Мельницы» ехали полные электрички людей с усами: женщины, дети — все в усах. А кто забыл усы, тот у ворот рисовал их у себя на лице.

— Ну теперь, я думаю, всем понятно, как живет «Желтая мельница» Славы Полунина.

— Но это мы говорим только про праздники. А еще есть сад, который живет особым способом. И дом. Меня уже в этом местечке, где мы живем, выбрали главным садовником, и я уже преподаю, как делать сады. А еще преподаю предмет «Счастье» — рассказываю, как людям быть счастливыми.

— Французские чиновники поддерживают такие вещи?

— Да, нам уже сказали, что мы не имеем права никуда исчезнуть, потому что мы — достояние Франции.

Фото: Сергей Николаев

— Меня еще вот какой вопрос давно волнует. Как объяснить ваш альянс с Михаилом Шемякиным? Если смотреть со стороны, вы очень разные. Михаил суровый, жесткий и язвительный в своих высказываниях. А вы или, правильнее, ваш герой — вечный ребенок. Как вы совпали и когда?

— Думаю, что как раз на карнавале. Я увидел Мишину серию «Карнавалы и Санкт-Петербург». И стал его разыскивать. В конце концов добрался до его поместья в Америке, нашел его там — и мы сразу поняли, что мы — одного поля ягоды. С тех пор он меня постоянно приглашает в Венецию, я его тоже зову на все свои события. Они и я — совершенно разные люди, но нам так хорошо вместе!

— Шемякин обычно довольно много фантазирует и творит на тему смерти, а вы этот образ, по-моему, не особо жалуете. Но в Петербурге люди, которые постарше меня, вспоминают потрясающую церемонию похорон, которую вы вашей компанией разыграли незадолго до своего отъезда. Что это было?

— В Древней Руси был такой фольклорный ритуал, когда кто-то брал на себя роль умершего, ложился в гроб, ему втыкали такие дурные зубы из свеклы. И каждый из участников «похоронной церемонии» должен был подойти и его поцеловать, попрощаться. А он кого-то хватал за нос, а кого-то обнимал и тащил к себе в гроб. Потом его долго несли, с остановками, где всем наливали самогон, а он говорил: мне тоже налейте, не забудьте. Это была игра для примирения со смертью, для преодоления страха смерти — надо было смерть сделать знакомой, условной соседкой по деревне. Карнавал дает возможность многие недосягаемые в обыденной жизни вещи ввести в круг повседневности — уравнять с собой царей, возвысить шутов, станцевать со смертью. И вот в какой-то момент в 1991 году нам, «Лицедеям», пришло в голову, что наше лицедейство… какое бы слово найти точное?

— Изжило себя?

— Не то чтобы изжило, оно всегда нужно. Но стало ежедневностью. А я лично не мог примириться с тем, чтобы я обыденно кувыркался, обыденно шутил, обыденно вытворял чудеса. И я решил, что надо эту историю закрывать. А как закрывать? Обыденно? Кондовым замком и ключом? Нет, надо праздник устроить. И мы собрали со всей страны Конгресс дураков. И мы разбросали по всему Ленинграду черные бумажки: «Лицедеи», год такой-то — тире — год такой-то, как на могилках рисуют. И куча людей пошли к нам во Дворец молодежи.

На огромной площади мы выстроили шестиметровые трибуны, с которых две монашки — Леня Лейкин и Анвар Либабов — вещали о том, что всех ждет после смерти, а в финале приглашали всех, кто пришел, пройти в здание. Люди туда устремлялись — но непросто им оказалось туда попасть: мы сочинили прекрасные препятствия. Все двери были наглухо закрыты — гости находили дверь в котельную, откуда валил пар. Кто-то смелый лез внутрь, обнаруживал душевую, где лился кипяток, и не было света. Люди через какие-то катакомбы все-таки куда-то пытались пробраться — и вылезали с другого конца здания опять на улицу. Но там обнаруживалась пожарная лестница, по которой нужно было подниматься, чтобы добраться до входа через окно на втором этаже. И там уже всех встречали матросы, которые ставили каждому на лоб печать «Конгресс дураков», которую неделю невозможно было смыть. 20 тысяч человек потом ходили по городу с этой печатью. И один полковник очень долго уговаривал матроса, чтобы он поставил две печати ему, а его жене не ставил. Много было смешных историй. В конце концов, люди оказывались в здании, пытались пройти в туалет, а им говорили: надо сначала принести бумажку с печатью буфета, потому что, если ты не был в буфере, нечего переть в туалет. Человек отстаивал очередь в буфет, а ему там говорили: покажи номерок из гардероба. Там очень много всего было придумано, люди заполняли бесконечные анкеты — про папу-маму и так далее, и все это для того, чтобы купить бутерброд и сходить в туалет. В общем, мы смоделировали то, что в то время человек переживал ежедневно, весь этот абсурд разных ритуалов и очередей. Да, я еще забыл сказать, что людей в здание не пускали без шляп и галстуков — ну как можно идти на похороны без этих вещей?

В зале висели черные шары с гелием, всё было в черном серпантине и конфетти. А на сцене стояли гробы, и в гробах лежали «лицедеи». Потом выходил Ролан Быков, который вел церемонию. Вместо знамени поднималась телега, которая в течение всего вечера висела над нами. Люди говорили тихонько, вполголоса, тихонько и замедленно оркестр играл Blue Canary. А гости дарили подарки и произносили пожелания уходящим нам. Потом гробы выносили наружу — там был спектакль-катастрофа — и несли до реки, где «лицедеи» из них вылезали, гробы засыпали бумагами, на которых мы написали все, что мы сделали. Бумаги поджигали — и десять горящих гробов долго плыли по реке.

— Такое ощущение, что все это — не про эту страну и не про этот город. Скажите, история про «300 свадеб» — она еще актуальна? И вы готовы были бы ею заняться?

— Ну конечно. И бюджет есть. Нужна только воля городского руководства. Из моих праздников ни один не теряет актуальности, потому что я никогда не говорю о сегодняшнем, о преходящем, я говорю о том, что всегда. Причем я сейчас подумал, что начать можно с белого карнавала — который всех жителей города превратил бы в ангелов. Представляешь, как будет здорово, если весь Петербург, включая начальников, выйдет на улицы в белых одеждах и с крыльями! Кстати, белый карнавал я делал уже несколько раз — он один из самых сильных. А если он будет частью большой свадебной истории — это будет колоссально. Потому что романтизм этому городу к лицу, как никакому другому.

Источник