«Я царь еще! Я — царь!»

7 мая 2013 года Большой театр дал "Бориса Годунова". Народный артист России Владимир Маторин, отметивший свой юбилей, посвятил спектакль юбилею, 140-летию, легенды русской оперной сцены — Федору Шаляпину.

 

Отшлифованный, как бриллиант, талант Владимира Маторина упал в сокровищницу мирового искусства в огранке оперы "Борис Годунов". Был 1991 год. Владимир Маторин впервые вышел на сцену Большого театра в партии царя Бориса. И так случилось, что страдания Годунова-Маторина эхом отзывались в страданиях народа. "О! совесть лютая!" — эта рыдающая мука Бориса Годунова преломлялась в скрежет искаженной совести народа, что привел в Кремль другого Бориса. И публика шла в Большой театр на Маторина, чтобы еще и еще раз услышать в предсмертном, трагически возвышенном возгласе: "Я царь еще! Я — царь!" — проблеск надежды на возрождение. 

 

65 лет опера "Борис Годунов" на сцене Большого театра. Премьера состоялась 19 декабря 1948 года. Титаны оперного искусства: дирижер Николай Голованов, художник Федор Федоровский, режиссер Леонид Баратов, — представили спектакль, и он стал символом коронационных торжеств. В честь генералиссимуса Победы Сталина. Всей громоподобной мощью литавр звучало убеждение Пушкина: государством должны править не "все", а избранные, вожди, великие люди. Провиденциальным образом Большой театр обрел в тот вечер свою сакральную сущность. Давал свой третий парадный спектакль. (Первые два состоялись 18 мая 1883 года и 17 мая 1896 года соответственно в честь коронования на царский трон Александра III и Николая II.) В сапфирах и рубинах на царском платье Годунова сверкали медали "За отвагу" и "ордена "Отечественной войны"; знамя Победы, обагренное кровью солдата, проносили по сцене святыми хоругвями, картина "под Кромами" символизировала уже не призыв к бунту, бессмысленному и беспощадному, но — "Смирись! Покорствуй русской силе!" Большой театр превратился в тот вечер в один, единый Сталин-колокол: так неумно и на разрыв били в колокола, как будто Алексей Кусакин, еще в 1920-е годы, собрал по всей стране колокола именно для этого торжества. И лики святых, ангелы и архангелы благословляли со сцены "Серп и Молот" над Центральной ложей театра. 

 

"Борис Годунов" — эмблема ренессанса Большого театра. Утверждение Федором Федоровским и Леонидом Баратовым стиля "театра-гиганта" для "страны-гиганта", с её грандиозными масштабами социалистического строительства — лестница к "небесной отчизне". Федор Федоровский, ученик Коровина и Врубеля, был подлинным знатоком искусства и быта Древней Руси. Его реалистические, на грани былин, живописно-объемные декорации: Соборная площадь Кремля, залитая золотом куполов Успенского собора, святые врата Новодевичьего монастыря с надвратной иконой Смоленской Божией Матери "Одигитрия", лампаду пред которой лишь освещает лунный морозный свет, келья в Чудовом монастыре — умозрение национально-духовной музыки Мусоргского в архитектуре и красках… О воздействии Николая Голованова на спектакль говорили, как о магическом. Поклонник экспрессивного, густого, сочного оркестрового звучания, он дух живый страдающего царя Бориса, смиренного летописца Пимена, дерзкого Самозванца вселял в декорации и бутафорию спектакля. "Противопоставлять романтику оперному искусству — значит отказаться от социалистического реализма". Николай Голованов, в прошлом регент хора Марфо-Мариинской обители, с "Борисом Годуновым" преобразил "царские чертоги" Большого театра в "молитвенную келью". Восстановил культ христианского искусства. 

 

5 марта 1953 года Большой театр, "Борис Годунов". "Мы уже знали, что И.В. Сталин болен, — цитирую письмо очевидца того спектакля, — и вдруг зазвучали слова хора, которые нас потрясли: "Плачь, земля русская, плачь! На кого ты нас покидаешь?" Мистика? Многие рыдали искренне, состояние непередаваемое, по времени совпадает с его смертью!"… Через полгода ушел из жизни Николай Голованов. Сердце "Прометея" русской оперы, лауреата четырех Сталинских премий не выдержало позора увольнения из Большого театра Хрущевым. Еще Пушкин презирал "придворное дворянство временщиков, людей, "прыгающих в князья из хохлов". В 1955 году не стало Федора Федоровского, автора рубиновых звезд над Кремлем, лауреата пяти Сталинских премий.

 

"Борис Годунов" — вселенский шедевр. "Лед и пламя", консерватизм монархиста Пушкина и радикализм народника Мусоргского столкнулись и вылились в контрастность фортиссимо литавр и воздушность переливов арфы, в страстность бушевания огненной магмы вулкана, в полифонию звуков, сокрушающую все сцены и театры мира. "Борис Годунов" — опера грозных предзнаменований. "Скоро враг придет и настанет тьма/ Темень — тёмная, непроглядная!". Едва Россия с порога каких-то таинственных и недостижимых покоев в очередной раз рухнула в смуту, так картины постановки оперы 1948 года стали хроникой дней 2013-го. 

 

Снова песенная хмель бродяги-пьяницы Варлаама, приправленная клоунадой шута Троицкого зазывает народ на Болотную. Снова средь вздыбленной толпы промышляют иезуиты из Госдепа. Снова смотрят на русских, как на варваров: "И Московско царство мы полоним живо!" Ловят убогого Гришку на крючок Сандомирского замка, где фонтаны бьют струями из серебра, а воздух цвета золота и лазури. Лукавый царедворец Дворкович на карачках ползёт: "Не казнь страшна! Страшна твоя немилость!" Посвященный в тайну убийства царевича Димитрия, он рассказами Пимена об угличском чуде доводит едва дух переводящего Годунова до исступления. "А там донос, бояр крамолы"… Бояре в шапках Чубайса с Авеном-Фридманом потирают сальные, потные ладошки: Кремль для въезда Навального на белом коне готов! Но если в постановке 1948-го дуэт гордой панны Марины и авантюриста Самозванца — столкновение двух разных миров и характеров, хоть и повязанных "одной веревочкой", чувственно-прекрасной мелодией лирики соблазна, то сегодня дуэт звучит в унисон. Изящно-грациозное шествие пар в полонезе призрак оперы волшебным образом переносит из садов Сандомира в здание Кавалерийского и Гвардейского клуба на Пикадилли. "Русский бал". "Шик императорской эпохи" трещит по швам смокингов black-tie кавалеров, шелка и органзы вечерних платьев дам лакированным убожеством. Уж не звучит грандиозностью размаха, неукротимостью разгула напев "Расходилась, разгулялась сила-удаль молодецкая!" Русскому народу — как великой личности, одушевленной единой идеей — посвятил оперу Мусоргский. Сегодня русский народ подавлен. Смятение, паралич воли. Враг внешний да в шкуре врага внутреннего?!. Но! "Сутана пахнет ладаном и воском. А щеки отливают синевой. И отвращение мучает подростка".

 

Трепещет враг: "Сильно обветшавшая постановка 1948 года, с её гигантоманской сценографией, перегруженностью исторической бутафорией, перекошенным собором Василия Блаженного давно не делает чести главному театру страны". Как только в Большом театре начинают играть увертюру к "Борису Годунову", так на Рублевке слышится отвратительный запах щей, гречневой каши, и самый воздух над Москвой пропитывается перегаром водки. Расстрельный приговор постановке давно уж привели бы в исполнение, не случись приглашения Ковент-Гарденом. Лондон, от доков до Вестминстерского аббатства, поднялся пред "сталинским" "Годуновым", как Черчилль в зале Ялтинской конференции, поднялся перед Сталиным.

 

Сама природа вверила Владимиру Маторину оперу гения русской оперы Модеста Мусоргского. Царственность осанки, скульптурность жеста, раскаты голоса от могучего, как Перун, форте до нежного, проникновенного лиризма… Но даже самый лучший голос мёртв, если не одухотворен он чувством и воображением. И тайна власти Владимира Маторина-артиста в том состоит еще, что с выходом на сцену и вступлением в первую арию "Скорбит душа" величие духа трагедии берет в плен и завораживает публику. Интонация, окраска слова, вздохи скорби Маторина сверкают самоцветами на перстнях Бориса Годунова. Кульминация — сцена "видений" убиенного царевича — задевает сокровенные струны и потрясает душу зрителя. "Нельзя, Борис! Нельзя молиться за царя Ирода!.." — преследует царя трескучий голос Юродивого. "Чур! Чур, дитя! Не я… Не я…" Как страшно, как убедительно, с какой вокальной виртуозностью, доведенным до крайности речитативом, с какой исторической и психологической правдой передаёт Владимир Маторин через болезненность души Годунова метафизику русской власти! 

 

От венчальной "Уж как на небе солнцу красному слава!" до предсмертной "Всё кончено — глаза мои темнеют" — грех. Россия — вместилище таинства, где ход истории подчинен христианским законам, он в свете Божьего Промысла и в поисках Высшей Правды. Состояние души и совести человека влияет на окружающую жизнь, и трагедия Бориса Годунова становится бедствием для страны. Умный, дальновидный, искренне желающий добра народу, Борис Годунов, да еще интригами, поспешеством "преданных рабов, бояр" оказывается ненавистен народу. Замыкая голос совести, тяжелой поступью, словно ноги в оковах, Борис Годунов поднимается на трон, и зритель — "чур! чур!" — сам в ужасе отшатывается в кресле, гонит прочь от себя роковое наваждение. Царь падает бездыханный. Шуйский преграждает царевичу Федору дорогу к престолу. Боль, нестерпимая жалость и к Годунову, и к России, и к себе самому обрывает на вздохе дыхание, жгутом перехватывает сердце. "Тяжка десница грозного судии, ужасен приговор душе преступной".

 

"Наследник традиций Шаляпина в русском вокальном искусстве", — говорят о Владимире Маторине. Что ж, Семён Сахаров, дирижер из "колхоза имени Голованова", показывал студенту Гнесинского института, как умирал в финальной сцене Борис Годунов Шаляпина. Какое-то психическое воздействие оказывает Владимир Маторин со сцены. Казалось, дирижер, артисты оркестра и хора Большого театра вдруг разом поняли, что они представляют русское искусство, и поразительной красоты, мощи русских просторов звучала музыка, прерываемая овациями. 

 

Искусство пения в русской опере нечто большее, чем блеск бельканто.

 

Россия — заметил Берлиоз — классическая страна басов. Нигде нельзя услышать таких превосходных басов, как в стране снегов и холода. Именно басу русские композиторы отдавали лучшие, характернейшие роли. Владимир Маторин — не только величайший бас России. Владимир Маторин — достойный гражданин России. Созданный им Благотворительный фонд — помощь городам русской провинции, брошенным в Смуту тоски и уныния. И такая деталь. Ни один другой спектакль Большого театра, как "Борис Годунов" с Владимиром Маториным, не собирает в зрительном зале сонм духовенства. От почтенного митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия до безвестного младого чернеца из скита…. Возносят в кельях свои чудные молитвы о Царе, о Богоспасаемой стране нашей, о власти от Бога и по справедливости, о рабе Божием Владимире.

 

Источник: zavtra.ru