Люди Бородина

Возле кучи рюкзаков, сумок, лошадиных седел на моих глазах растут новые палатки. Сергей, усатый мужчина лет 55, просит подержать каркас для будущего жилища.

– Откуда у всех столько одинаковых исторических палаток? – интересуюсь.

– А был такой человек Юра Батурин. Он эти палатки еще давно заказал оптом для Бородина, а мы потом у него их выкупали, – Сергей подныривает под белое полотно и поправляет складки. – На него потом повесили кражу денег из одной фирмы, он с сестрой не поладил.

– Вы про брата Батуриной, жены Лужкова?

– Да. Хороший мужик.

Рядом ставит палатку Кирилл, скромный парень в зелёном мундире и панталонах. Он рассказывает, что приехал не участвовать, а просто жить. Спрашиваю, почему не участвовать.

– Как-то надоело. Денег много на все это уходит, на тот же костюм, на лошадей... Я же в этом на поле не выйду, – Кирилл оглядывает свои поистрепавшиеся панталоны.

По дороге к коновязи мы встречаем его старшего брата Лешу. Он тоже не собирается выступать. Говорит, приехал только ради их коня: два месяца его не видел.

– Жизненные ориентиры меняются, – объясняет мне Леша. – Сейчас я, например, строю дом.

– Обидно смотреть, когда вокруг тебя крутятся огромные деньги, а ты в пролете, – добавляет Кирилл. – Ты сюда вкладываешься, а тебе ничего не возвращается.

– В смысле?

– Раньше это делала небольшая группа энтузиастов. А сейчас, когда все это дело под себя подминают власти… Я не против правил, но когда тут не вздохни, там не пукни… Меня вообще «стошнило» после того, как я узнал, что сюда приедет, так сказать, великий и неповторимый…

– Ты про Путина?

– Да. Не просто так ведь в Можайске бордюрчики красят и все в порядок приводят, – с ехидством говорит Леша. – И перед Бородинским полем раньше траву никогда так не скашивали.

Сергей комментирует причитания ребят:

– Знаешь, всегда говорят, что сахар в молодости был слаще, а девушки красивее. На самом деле не так много в жизни удовольствий, чтобы от этого отказываться.

Под «этим» Сергей имеет в виду Бородино.

 

***

В полукилометре от кавалеристов разбита стоянка казаков из Новочеркасска. В смысле настоящих потомственных казаков – гикающих православных суровых мужчин. Увидев меня, они бросают дела и начинают радостно обхаживать. Дед Борис с подкрученными усами уступает место на табуретке, приносит сушки, сыр, конфеты и чай. Все, кто сидит рядом – пять-шесть мужчин – представители Всевеликого Войска Донского, одного из 11 Войсковых казачьих обществ России. Как мне потом рассказали, часть лагеря ехала в Бородино на лошадях из самого Новочеркасска. Путешествие заняло месяц.

– Де-вя-но-сто тысяч погибших, наших и ихних! – дед Борис заводит разговор о войне. – В Отечественную войну фашистов и всех остальных погибло 7 миллионов, а русских 27 миллионов! Понимаете, шо такое победа? Очень дорогая для нас вещь, – речь деда Бориса звучит так, как будто заговорил кто-то то ли  из гоголевских, то ли из шолоховских героев. – Жалко всех, хоть те, хоть чужие. У всех и мамки, и братья, и сестры, и детки.

– А мне вот ни одного француза не жалко! – заявляет юноша с серьезным лицом, только подсевший. – Че они сюда лезли?

– Жалко, все равно жалко. Это столько неродившихся человек. Зачем воевать? Жизнь коротка и так.

– А каждый человек может убить? – спрашиваю молчаливого мужчину в камуфляжной форме.

– Не каждый. Но мы воины, у нас этого вопроса не существует. Знаете, как защитить свой народ? Прежде всего, защити себя. Убей врага, чтобы он не убил тебя – простая формула.

– Чтобы победить, нужно родиться казаком, казаком стать и казаком умереть, – с пафосом подытоживает дед Борис.

– У каждого казака такая сильная самоидентификация? – обращаюсь к деду Борису.

– Не у всех, по-честному скажу. Бывает, унизятся, забудут, что казаки, что у них мамка, папка и родаки лежат в этой земле, что завоевывали предки эту землю – все забудут. Чурбакам поклоняюсь, а уж деньгам тем более… Знаете, самая главная черта казака – православие. Мужчину может воспитать только вера.

Я замечаю, что на груди у него виднеется крупный крест.

– Почему сейчас молодежь так в Европу лезет? – подключается юноша. – Потому что на родине у себя ничего интересного не видит. Потому что историю свою не знаем. Откуда у них патриотизм появится? – после паузы он продолжает. – Хотя сейчас на Дону сильно развиваются кадетские корпуса. Там, конечно, много военной дисциплины, но это нужно, чтобы приобщать детей к порядку, чтобы они немножко уважали старших. Там очень сильно развиты такие предметы, как история донского казачества, история края. Они изучают подвиги, быт прошлых лет, они потихоньку понимают, какой мы великий народ, и начинают этим гордиться.

Силуэт лошади справа золотится на закатном солнце. Начинает холодать.

 

***

У входа в кавалеристский лагерь идет «вече». Михаил Шмаевич, начальник лагеря, и представители военно-исторических клубов обсуждают внутренние проблемы.

– Значит, особое внимание хочу уделить недоузкам и вальтрапам. Очень часто недоузки забывают снимать. Если он вам не нужен, убирайте его в чемодан. Далее – вальтрапы. Пожалуйста, подбирайте цвет вальтрапа под цвет лошади!

Присутствующие одеты в исторические костюмы, три человека вальяжно курят трубку.

Тема вскоре меняется.

– Господин начальник, – выступает участник кружка, – до сегодняшнего дня даже воды не было. Полевой кухни и сухпайков тоже нет. Все иностранцы кормятся у нас.

– Да, я знаю, – соглашается глава лагеря. – В этом году компания, выигравшая тендер на воду, почему-то заказала эти порнографические бутылочки, – демонстрирует емкость размером 0,33 литра. – Нам полагается по две такие бутылочки в день на человека. Я знаю, что это очень мало. Кому не хватает, подходите к моей машине, берите. Но только берите ровно столько, сколько нужно, воды реально мало.

К кругу приближается толстый мужчина в штатском.

– А вот это человек, который отвечает за еду, – представляет толстяка Шмаевич. – Сейчас он вам все расскажет.

– Да, расскажите, пожалуйста, – звучит голос из толпы, – а то все, конечно, хорошо, но… жрать охота!

– Надоела эта диета! – возмущается другой участник собрания.

Толстяк обещает, что завтра приедет полевая кухня и начнется выдача сухпайков. Оправдывается.

– Почему мы всё трахаемся с кухней? Мы заехать не можем. Поймите нас правильно.

– А мы из-за чего трахаемся? – негодует кто-то в толпе.

– Так, давайте эти разговоры… – успокаивает всех начальник лагеря.

 

***

При свете фонарика Ксюша жарит блины в лагере Атаманского казачьего полка. На ней шаровары, куртка и цилиндрическая шапка с козырьком. Впереди за столом сидит мужская часть лагеря и гости-башкиры. Произносят душевные тосты, пьют водку.

– А кто ты в обычной жизни? – спрашиваю 26-летнюю Ксюшу, освещая ей фонариком сковородки. На Бородино она приехала со своим конем Буней.

– Я? – смеется она. – У меня диплом «Бухучет, анализ и аудит». В общем-то, я работала по этой профессии. Но больше работать на кого-то не хочу, личные амбиции. Сейчас я пишу бизнес-план с проектом переезда на земли. А так зарабатывала по-всякому. У меня была газель, я на этой газельке возила грузы. До Уфы тоже доезжала.

– А чем ваше Центральное казачье войско занимается?

– Сейчас в основном военно-патриотическим образованием. Казачество, к сожалению, сегодня – это атавизм, больше клуб по интересам. Поэтому мы и хотим въехать на землю и начать жить по традициям.

Дожарив блины, Ксюша и я подсаживаемся к компании за столом. Тут решают вопрос идентификации казака.

– Казак он просто живет, – говорит мужчина с усами и волевым лицом.

– Н-е-е-т, – вмешивается другой голос, помягче, – казаки – это строители государства!

– Это хранители веры, – высказывается мужчина-башкир.

– Вы их не слушайте, – говорит мне Ксюша, – вам каждый казак свое определение даст.

Мое внимание переводит Коля, сын заместителя походного атамана, 22-летний парень с приятным славянским лицом. Узнаю, что он с отцом состоит в общине «Союз казаков России».

– Чем занимаются казачьи общины?

– Они решают народные, политические вопросы…

– А молодежи в них много?

– Я тебе скажу, 50 процентов моих друзей тоже втягиваются во все это: они изучают историю, ходят в церковь. В этих общинах люди помогают друг другу и морально (это само собой), и материально. Вот нужно человека отвезти куда-нибудь, у него проблемы со здоровьем или еще что-то – всегда найдутся люди в этой общине, которые помогут.

 

***

Молодая часть атаманского лагеря: Ксюша, Сережа, Коля и присоединившийся к ним уфимский молодой тележурналист – Искандер, идут гулять по кавалеристскому лагерю. Я с ними. При свете луны все поселение выглядит взаправдашним. Лица, особенно усатые и бородатые, кажутся лицами совершенно не нашего времени.

Мы притыкаемся к столу александрийских гусар. Тут идет самая веселая к округе гульба. Длинный стол занят многочисленными дамами и гусарами, на дальнем конце сидят двое иностранцев. С ними флиртуют русские девушки. В руках у всех кубки и металлические рюмки. Звучат тосты, смех, разговоры.

Миша, обаятельный гусар с лицом молодого Колина Ферта, рассказывает, как познакомился со своей второй женой:

– Два года назад я поменял все: город, работу, жену, – мы окружили его и внимательно слушаем. – Началось все с того, что я попал на бал в Питере… Там я познакомился с ней. Несколько месяцев мотался между Москвой и Питером, а потом нашел там работу и переехал. Сейчас у нас сын.

– Как здорово! – сопереживает Ксюша. – Я считаю, что сейчас нужно рожать только мальчиков. В России очень не хватает настоящих мужчин.

– А как ты предлагаешь это организовать? – спрашиваю ее.

– Не знаю…– вздыхает Ксюша, – понимаете, – продолжает она с воодушевлением в голосе, – все эти иностранцы приезжают к нам, скупают наши дома! Наши земли, заводы!

Я осознаю, что впервые вижу перед собой молодую москвичку, которую с полной уверенностью можно было бы назвать патриоткой.

Вдруг начинает играть вальс – кто-то рядом включил магнитофон. Свободная полянка заполняется парами. Колин Ферт приглашает Ксюшу на танец. Светит полная луна.

В соседнем лагере под аккомпанемент гитары поют романсы. Мой новый знакомый – гусар французской кавалерии Сергей. У него длинные лохматые волосы, собранные в хвост, а в крови хлещет не один стакан вина.

– Я гусар не только здесь, я гусар по жизни, – говорит он мне, опершись на деревянный столб.

– А что это значит?

– Не сказать, чтобы крыши нет. Но ты живешь одним днем.

– А как твое «гусарство» воспринимает семья?

– А мне жена однажды поставила условие: выбирай – или лошадь, или я.

– И что ты выбрал?

– А как ты думаешь, если жена бывшая?

 

***

В 10 утра на поле тренируются александрийские гусары. Пытаются скакать рысью по три человека в ряду. Первая часть колонны скачет вровень, последняя – вразнобой. На конечном участке хаос начинается уже во всем строю.

– Илья, б...!– нечеловеческим голосом орет командир.– А ну живо догоняй!

В двух с половиной километрах на плац-театре тоже идет тренировка. Русские и иностранцы из французской пехоты разворачиваются влево под команды: «Gauche, gauche! Par le flanc gauche».

Американец Филипп из Лос-Анджелеса и его супруга лет пятидесяти, одетая в платье и чепец, наблюдают за тренировкой «французов». Они первый раз приехали в Россию. Реконструкцией Филипп увлекается 20 лет, давно хотел приехать на Бородино, но не получалось. Наконец, решил, что 200-летний юбилей пропускать нельзя.

– Я ездил и на Первую мировую, и на Вторую, но это совсем другое: там ты сидишь целый день грязный в окопе, а тут, – иностранец оглядывает поле с мальчишеским блеском в глазах, – такие костюмы! Такая эпоха!

 

***

В дальнем краю плац-театра разбит лагерь пехоты. Здесь квартируются уфимский полк, поляки и другие участники. Рамиль Насибулович, глава лагеря, пускает меня и башкирских журналистов, предварительно пересчитав, как гусят. Он очень заботится об антуражности бивака: чтобы люди в штатском ходили по ту сторону ограждения, а пластиковые бутылки и технические устройства не покидали предела палаток.

По профессии Рамиль Насибулович историк, преподаватель Государственного башкирского университета, по совместительству глава военно-исторического клуба. Он объясняет мне, почему в этом году случилась неразбериха с едой и водой:

– Каждый год тендер на организацию «Бородина» выигрывала Международная военно-историческая организация. Она обеспечивала медицинское обслуживание, еду, воду, дрова. А в этом году почему-то выиграла компания «Эколайф», хотя опыта в таких мероприятиях у них нет вообще. Мы все-таки договорились, чтобы за реконструкторскую часть отвечали клубы, а они – за быт.

– Да, деньги распиливают они в этом году, – говорит мне по дороге обратно Искандер.– Поэтому в этом году всего и не хватает.

Над плацем тем временем рабочие воздвигают трибуны. Пластиковые сиденья до блеска моют струей из шланга. На еще вчера пустом шоссе появился рядок рамок-металлоискателей. Стоят автомобили федеральных каналов. По телефону деловито разговаривают хорошо одетые мужчины. До дня X осталось двое суток.

 

***

В артиллеристском лагере есть укромный уголок – симпатичный трактир с соломенной крышей – творчески оформленная кухня 15-го и 46-го французского пешего полков. На ней хлопочет симпатичная брюнетка в чепце Аня. Напротив стойки трактира – лежбище, устеленное сеном, тоже с крышей. Там покоится несколько нетрезвых тел.

– Скажите, а что вас прет во всем этом? – мой вопрос адресован двум высоким мужчинам, стоящим с другой стороны кухни.

Дамир стройный, смуглый татарин оживляется:

– Можно я отвечу? Вот представь: ты одеваешь эту форму, оружие, ранец и идешь несколько километров по той же дороге, по которой 200 лет назад ходили наши деды! И с тебя точно так же льется пот под этим мундиром. Это способ прожить заново историю. Не просто изучить по книжкам, а прожить!

Я решаю тоже попотеть как наши предки, и отправляюсь с 15-ым и 46-ым полком на Шевардинский редут, на тренировочные маневры. Под звуки барабанов мы покидаем лагерь. Со мной рядом идет «экскурсовод» – Игорь. Из-за травмы позвоночника он в этом году не участвует в реконструкции, но все равно в мундире и марширует со всеми на маневры. В обычной жизни Игорь работает в службе безопасности в телекоммуникационной компании. А в свободное время издает журнал по наполеонике и пишет исторические книги. В среде реконструкторов он довольно известная фигура.

– Здесь раньше была деревня Валуево, – Игорь показывает на поле у поворота дороги неподалеку от кавалеристского лагеря, – потом ее перенесли выше. Слишком много трупов лежало после сражения, жители не смогли сюда вернуться.

– А зимой по этим полям лисы, волки бегают, я как-то сам видел, – продолжает экскурсию Игорь. До редута остается еще километр. – Серьезно. Здесь только на «Бородино» такое столпотворение. В другое время года – почти ни души.

Справа по полю, утопая в колосьях, движется процессия всадников: мужчины в мундирах, дамы в длинных ампирных платьях. Красивое зрелище.

Командир объявляет остановку. Часть колонны падает на землю отдыхать. Дамир вспотел. Как его предки 200 лет назад. Один из солдат дает мне подержать свою огромную медвежью шапку – их носят элитные части пеших полков.

– Вот здесь, видишь, была лапа, – с гордостью говорит ее владелец.

– Жалко же медведя!

– Нет, все должно быть настоящее!

Я вспоминаю, что у австрийцев эти «медвежьи» шапки из искусственной шерсти. Вот она, европейская экологическая сознательность!

Последний рывок и уставший полк добирается до Шевардинского редута. Я и Игорь забираемся на холм, наблюдать маневры. Рядом сидят маркитантки других полков, что пришли раньше.

– А с чего началось твое увлечение историей? – спрашиваю Игоря.

– Мы с родителями переезжали, когда мне было четыре года. И из одной коробки выпала книжка «Бородинское пробуждение» Сергиенко. Там герой засыпает на Бородинском поле и просыпается в 1812 году. После этой книжки у меня все и началось.

По полю дует сильный ветер. Солнце то выходит, то снова прячется.

– Я вообще хочу бросить работу – надоела, – делится Игорь. – Хочу заниматься своим журналом, книгами – на них времени совсем не хватает.

 

***

Вечером у кавалеристского лагеря собралась небольшая толпа: наездники участвуют в соревнованиях. Всадник должен проскакать галопом и на ходу вонзить копье в капусту. За этим наблюдают дачники и свои, бородинские. Ксюша посадила меня сзади себя в седло, а за мной села еще Олеся – ее подруга, приехавшая ночью. С высоты Буниной спины мы наблюдаем за соревнованиями.

В другом конце поля скачет красивый гусар, демонстрируя на ходу чудеса джигитовки. Он то спрыгивает с седла на галопе, то переворачивается на 180 градусов, то переворачивается вверх ногами, держась за круп.

– Симпатичный мальчик,– констатирую я.

– Да, – говорит Олеся, не отрывая взгляда от красной фигурки на поле. Она тоже занимается джигитовкой и при надобности может показать финты не хуже.

– А может, пригласим его к нам в гости? – воодушевляется Ксюша. Своей реакцией на все и порывистой речью она напоминает мне Наташу Ростову. В ее глазах отражается восторженный десятилетний ребенок.

Тут гусара останавливают башкиры, просят еще раз показать трюки, но в статике. Тот соглашается.

Мы с девушками от нетерпения елозим на спине у Буни. Со стороны смотримся как гигантская неповоротливая гусеница.

– А «ножницы» можешь показать? – спрашивает гусара Олеся.

Он то ли не замечает вопроса, то ли игнорирует. Она повторяет три раза. Он, наконец, отвечает:

– А что ты имеешь в виду под «ножницами»?

– Хочешь, покажу?

– Ну, давай.

Олеся слезает, подходит к его коню. Но тот опять отвлекается на башкир, а потом и вовсе уезжает галопом. Олеся и Ксюша обескуражено смотрят вслед.

Кстати, пар в реконструкторской среде образовывается немало. Как раз днем в местном храме Спаса Нерукотворного венчалась пара из полка александрийских гусар. Вечером они отмечали свадьбу в лагере. На столе стояла пирамида бокалов с шампанским, цветы, домашний каравай. Девушки переоделись из гусарской формы в светские платья XIX века, невеста в свадебном ампирном платье бросала букет подругам. Как сказал бы мой юный друг из французского легкого пешего: «Антуражное зрелище».

 

***

 

В субботу днём 15-ый и 46-ой французский полк снова выгнали на маневры к Шевардинскому редуту. В «трактире» одни маркитантки – готовят еду. Им помогает шестиклассник Сафрон – мальчик-грузин, тоже в форме легкой пехоты. На сеновале спит примерно тот же контингент, что и вчера. Усатый мужчина в шляпе, тоже пьяный, руководит приготовлением плова.

Я помогаю Сафрону резать мясо на плов. Он уже съездил с утра в школу на линейку (сегодня первое сентября) и вернулся.

– А как ты на реконструкцию попал?

– Я с четырех лет езжу, меня родители берут.

– А ты одноклассникам рассказываешь про Бородино?

– Рассказываю иногда. Но они не очень интересуются.

На небе появляется гудящий вертолет – меры безопасности перед завтрашним приездом президента.

– Не антуражный вертолет, – снобистски произносит мой 11-летний знакомый и продолжает резать мяса. Дома он любит готовить супы и мясные блюда.

– Быстрей, быстрей, они через 20 минут придут! – к трактиру подлетает мужчина. Маркитантки начинают суетиться и стругать хлеб с колбасой, плов будет готов еще не скоро. Судя по тому, сколько женская половина лагеря проводит за «плитой», в 15-ом и 46-ом пешем царит патриархат. В атаманском казачьем лагере женщины к готовке почти не притрагиваются.

Вскоре трактир заполняется пехотинцами. От шумихи с сена поднимаются даже пьяницы. Через час всем уже идти на генеральную репетицию на плац-театр.

 

***

С холма над плац-театром почти ни черта не видно. Где французы, где русские тоже понять трудно, хотя за два дня я научилась их различать. Наконец на поле начинается бурление: скачет кавалерия, дымятся пушки, стреляют ружья, французская пехота фиктивно дерется с русской.

Зрители на холме, а это в основном семьи, частично наблюдают за всем, частично – нет. Мужчина возле моих ног спит, накрыв лицо ковбойской шляпой. Поодаль юная девушка в очках «Ray Ban» лежит спиной к плац-театру и листает книгу. Кто-то расстелил большой компанией «поляну» с пивом, закусками и, в общем-то, неплохо проводит время, глядя вместо поля брани на череду застеливших его черных ног. Зато пятилетний мальчик на папиных плечах страшно волнуется: «Партизаны! Давай-давай в бой! Т-а-ак их, так!» – комментирует он заварушку между русской и вражеской кавалерией. Через 20 минут он заявляет отцу: «Папа, я когда вырасту, пойду не на работу работать, а на Бородино!» Отец с матерью и все, кто стоит рядом, начинают хихикать.

За 40 минут до финала часть публики не выдерживает и идет к выстроенным тентам через дорогу – кушать. В самом конце, когда полки торжественно проходят мимо зрителей, дышится уже совсем свободно. И для фотографов простор: не мешают головы.

 

***

Вечер в атаманском казачьем лагере. Ксюша, Олеся, Сережа, Коля бессильно сидят на стульях у костра, измотанные репетицией.

– Конокрады приехали! – сообщает кто-то из своих, вошедший в лагерь.

– В смысле конокрады? Те, кто играют конокрадов? – уточняю я.

– Нет, настоящие конокрады. Их Марина узнала, они с ней в одном районе живут.

– А где они?

– Вон! – нам показывают на толстую блондинку деревенского вида. Она сидит на пне, в двух стоянках от нас, курит. Рядом с ней еще четыре-пять человек. Девушки и Сережа стоят рядом со мной вглядываются во врага.

– Что вы теперь будете делать? – спрашиваю, зная, что у ребят девять лошадей.

– Дежурить ночью,– говорит Коля.

– А что с украденными лошадьми потом делают?

– Или продают, или на мясо.

– Как на мясо? – смотрю на пасущихся черного Шишу и рыжего Навигатора. Поеживаюсь.

– Если это дорогая скаковая лошадь – могут и на мясо. Потому что такую втихаря не продашь.

Ночью, пока казаки с башкирами пели песни у костра (кстати, большинство про боевых коней, коней-товарищей и прочее) случился инцидент. В глубине кавалеристского лагеря кричали незнакомые девушки: «Чья лошадь убежала?!» Казаки побежали смотреть. Оказалось, убежал Навигатор. Его нашли у коновязи. Как мне объяснил наутро атаман Миша, вероятно, это были пресловутые конокрады. Потому что лошадь обычно крадут, не уводя ее за повод, а просто отвязывая. Дальше она отходит от стоянки, и ее ловят. Навигатор, по его словам, сам с привязи никогда не сбегал.

 

***

 

Той же ночью 15-ый и 46-ой полк сидят вокруг костра, неполным составом.

– С чего началась ваша реконструкция? – озадачиваю мужчин. Самому младшему 26-27 лет, самому старшему – около 55-и.

– Меня сын привел, – отзывается один из самых старших с усами-баранками, как у Александра II.

– У большинства интерес начинается с истории. Мне, например, всегда была интересна история французской армии, – говорит Борис, лежа на боку.

– Вы же кроме Бородина, наверно, куда-то еще ездите на другие сражения?

– Да, есть еще Малоярославец. Там даже лучше, чем здесь, потому что для своих. И другие, – отвечает Борис.

– А на балы тоже ездите?

– Нет, на балы не ездим. Это эстетство, а от эстетства один шаг до педерастии, – заявляет молодой пехотинец. Компанию сотрясает дружный хохот. Здесь вообще часты шутки про содомитов.

– Лучше всего было на Аустерлице в 2005, – припоминает пехотинец, успокоившись от смеха.

– А, это когда дерьмище было повсюду? – подключается дядька, похожий на Карабаса Барабаса. – Да, помню… берешь так ботинком кусок грязи, поддеваешь и – шм-а-а-а-к в лицо австрийцу!!! (У австрийцев белый цвет мундира). – пехотинцы снова смеются.

 

***

В воскресенье с самого утра над Бородино серенькое небо и моросящий дождь. По небу летают вертолеты. Одна полоса шоссе отгорожена железными скобами – по ней ездит полиция и автомобили с федеральными номерами. Люди, приехавшие с электричек, идут плотным бесконечным потоком в сторону плаца. Как-то сильно бросается в лицо контраст: между лицами, шагающими по правой стороне, и лицами, сидящими в проезжающих мимо служебных машинах. Люди везут коляски, несут на руках детей, ведут на поводке псов. Кажется, что если не весь город, то хотя бы один городской район сорвался с места и приехал праздновать День города за 100 километров.

В 15-ом и 46-ом полках сонное царство. Зарывшись в солому под навесом, спит человек пять. Другие понуро сидят у костра, ждут суп. Часть сидит в палатках, часть – где-то бродит. Еду сегодня почему-то готовит мужчина.

– Скоро пойдем в пионерлагерь на шмон, – констатирует подошедший к таверне мужчина. Перед тем, как выпустить участников на поле, то ли в этом году, то ли всегда их ружья проверяют на отсутствие боевых патронов, а холодное оружие – на отсутствие заточки. Поскольку в этом году Бородино посещает Путин, смотреть будут даже сумки.

– Удино, давай я первый пойду на обыск! После меня уже не никого не пустят, – смеется один из лежащих в сене.

– Меня это совершенно не расстроит, – отвечает крепкий мужчина в форме. Видно, что вся эта показуха с кучей ограничений не сильно их воодушевляет.

– Еда готова! – орет повар. – Все срочно жрать! Кто не успеет, пойдет на поле голодным!

Тела в сене зашевелились. Солдаты сосредоточились с мисками у таверны.

У костра оживление: обсуждают, будут ли отбирать шомпола и тесаки. Выясняется, что шомпола забирают.

– Ничего, я туда деревяшку забью для него, – говорит пехотинец 15-го легкого. Речь о Путине.

– Такого палкой не пробьешь, – улыбается его приятель.

– Да-да, любят все нашего президента! – смеется кто-то из этой группы.

Командир объявляет, что через 15 минут всем нужно быть на построении.

Мужчины лениво натягивают мундиры и приводят себя в порядок. Один достает пьяного друга из сена и начинает по-отечески очищать его от соломы. Двое молодых ребят продолжают сладко спать на сене, накрывшись пледом.

– Вся грязь Бретони!!! Последнее предупреждение!!! – раздается командный бас из центра лагеря.

Собрав, наконец, несколько пеших полков, командиры разворачивают их в сторону плаца. Там у дороги твориться что-то страшное: толпа прибывающих зрителей, полиция, шагающие и скачущие колонны участников, кучи щелкающих затворов и какой-то общий хаос. На выходе из артиллеристского лагеря стоят три бойкие 60-летние женщины с короткими стрижками и золотыми зубами. При появлении новой колонны они по очереди бросаются на колонну – фотографироваться.

– Людка, Людка!!! Снимай! Снимай скорее! – кричит подруге женщина с темно-бордовыми волосами, пока сама пятится прямо на солдат. – Эй! Ты че толкаешься?! – возмущается она на задевшего ее офицера.

Сменяя подругу, к полку бежит крашеная бабка-блондинка. Позирует возле рослого австрияка. Тот неожиданно запечатлевает на ее устах поцелуй, и она с посвежевшим взглядом возвращается в толпу.

На фоне проходящих колонн встает молодой корреспондент. Он одет в пальто и пижонский шарфик-удавочку – видно, что хочет казаться старше своих лет. Напротив готовит камеру оператор. Пошла запись: «Эти люди прибыли на Бородинское поле еще несколько дней назад. Мы находимся рядом со штабом армии Наполеона. И здесь всё по-настоящему: звучит французская речь…» – подражая парфеновской манере, говорит корреспондент.

– А че это за канал?! – деловито спрашивает одна из бабок, обрывая запись.

– Тихо!– сердится оператор. Бойкие женщины снова переключаются на иностранцев.

– Эти люди прибыли на Бородинское поле… – начинает пятый дубль корреспондент. На середине речи он забывает слова, и все начинается заново. Публика с интересом наблюдает за потугами корреспондента. К десятому дублю все уже еле сдерживают смех, включая самого корреспондента. С пятнадцатой попытки он наконец записывается и уходит.

 

***

От конечной станции «Бородино» в Москву отъезжает полная электричка людей. Это все те, кто уже шел в сторону плац-театра, но узнав, что впереди еще два километра по грязи, а на представление уже не протолкнуться – поворачивали обратно. Лица людей, сидящих со мной в вагоне, однако, не выглядят слишком расстроенными. Хотя каждый из них потратил четыре часа воскресного дня и 400 рублей. Женщина напротив, например, пьет со своим приятелем коньяк и обсуждает перспективу рождения мужчиной. В следующей жизни. Кажется, русскому человеку ни к чему не привыкать.

*Часть имен изменена.

Источник: РР