Шок от заграницы: дешевая еда и ноль интереса к России

С каждым годом самоощущение российского человека, выезжающего за границу, меняется все сильнее. Причем темп изменений так ускоряется, что достаточно не покидать России всего лишь пару-тройку месяцев, чтобы потом увидеть шокирующую разницу.

Именно при выезде за рубеж, особенно в страны Европы и Северной Америки, отчетливо видна пропасть между нами и ими. В чем-то мы, несмотря на нашу антизападную идеологию, все равно потихоньку сближаемся, но в целом с каждым даже не годом, а месяцем пропасть разверзается все больше.

Российского туриста за границей удивление встречает сразу в аэропорту или на вокзале. Потому что туда ходит обычный транспорт. Из аэропортов Берлина, Хельсинки, Парижа, Чикаго и даже Бангкока, не в пример Москве, можно уехать в центр города на обычном транспорте, по обычному тарифу. И такси там стоит ровно столько, сколько бы оно стоило, если проезжать точно такое же расстояние в городе. Нет никаких аэроэкспрессов по сумасшедшим ценами, нет накрутки таксистов за аэропорт. В России, по сути, существует налог на путешествия — если ты имеешь деньги куда-либо отправиться, ты должен уплатить неофициальную пошлину в виде необоснованно дорогого транспорта. А также покупать в аэропорту бутылку воды за 120 рублей и круассан за триста.

Это шокирует за границей любых наших путешественников. Даже в Камбодже, не говоря уже о более развитых странах, нет бессовестной наценки на товары в аэропорту или на вокзале. Кофе в аэропорту Хитроу стоит разве что на 20-30 пенсов дороже, чем на рабочей окраине Лондона.

В целом в большинстве стран вне пределов СНГ можно быть совершенно спокойным, потому что цены будут везде предсказуемы. Если Бельгия или Швейцария дороги, то они везде дороги одинаково и мороженое на туристическом причале в Генте стоит столько же, сколько в спальном районе. Если Польша дешевая, то она дешева везде: цены в кафе на окраине от заведения в центре Кракова могут отличаться процентов на пять или десять. Да, есть рестораны для богатых, но их мало и по ним сразу видно, что появляться там нельзя. За исключением этих мест заходить можно везде. И конкретно в Польше необязательно даже заранее смотреть меню. Это диковинное для меня, например, человека небогатого, чувство, когда ты можешь вообще не интересоваться ценами и заказывать или покупать все, что нравится, потому что тебе априори любое блюдо по карману. А у нас ты можешь в пределах одной ресторанной улицы Рубинштейна в Петербурге столкнуться с таким разбросом цен, что тебе придется побежденно ретироваться из какого-нибудь неприглядного паба, потому что стоимость тарелки спагетти там на совершенно ровном месте оказывается невероятной. В Москве на Кузнецком мосту есть кофейня с булочкой по 350 рублей, а тут же, на Рождественке, можно в молдавском ресторане на территории посольства отлично поужинать за шестьсот.

В России в продовольственном сегменте ценообразование свободное, ничем не мотивированное и ничем не ограниченное. Что приводит к другой проблеме. Кто выезжал в развитые страны, не мог не заметить, как мало там продуктовых магазинов и как рано они закрываются. Даже в восточной Европе почти нет круглосуточных супермаркетов, большинство крупных магазинов закрываются в 21.00-22.00, редко кто работает до одиннадцати вечера.

В нашей стране у бизнеса атрофировался какой-то орган, который отвечает за мораль. Поэтому спекуляция на еде у нас не считается аморальной. Отсюда все наценки торговых сетей в 200% и более. Если внимательно и честно смотреть, из чего складываются цены, то это в основном торговые наценки.

Но еще аморальней у нас торговля лекарствами. Достаточно раз выехать за границу, чтобы понять, как много у нас в стране аптек. В Европе и, тем более, в США вы не встретите столько. В Италии, например, на всю область может быть только одна круглосуточная аптека, которая обслуживает в основном экстренные заказы врачей. Потому что торговля лекарствами там не является сверхприбыльным бизнесом. И потому что в странах, где развита медицина и, главное, просвещение, люди не склонны к самолечению.

Это, пожалуй, самые главные видимые отличия нас от них. Есть и менее заметные, но важные детали, которые сразу говорят тебе, где ты находишься. За границей не нужно регистрироваться в сетях Wi-Fi, там нет заблокированных сайтов новостей и в гостиницах почти нигде не требуют паспорт. Там не страшно позвать полицию. Там люди спокойно выгуливают по городу больших собак без намордников, потому что ответственность за нападение животного так высока, что ни один хозяин не выпустит собаку, которой не доверяет. И собак никто не боится. Их никто не травит, потому что там нет бездомных псов. Там можно пройти полгорода с чемоданом на колесах и ни разу его не поднять — везде есть пандусы и лифты. Везде, пожалуй, кроме Восточного Берлина. Даже в Польше нет ни одной станции метро, где бы не был установлен лифт и не проложены указатели для слепых. Кстати, метро тоже бросается в глаза: в Европе или Америке оно неглубокое. Там метро — для удобства людей. А людям удобно спуститься как можно быстрее. У нас метро строили, чтобы в Час Х прятать в подземельях партийную номенклатуру, поэтому мы спускаемся на станции по две-три минуты.

А теперь о людях

Принято считать, что Россию от других стран отличают суровые лица. Это не так. Далеко не везде люди улыбаются друг другу и приветливо раскланиваются.

В Финляндии, например, народ подчеркнуто холоден и замкнут, в магазинах все ходят, избегая встречи глазами. Лица такие же суровые, контактов между соседями по дому — минимум. Не очень-то улыбчива Восточная Европа или, например, Шотландия. Поэтому когда говорят, что после России за границей сразу бросается в глаза выражение лиц, это не совсем правда — далеко не всегда бросается. Нормальные у нас лица!

А вот как на них теперь смотрят, вопрос другой. И, вероятно, самый важный. Раньше человека из России встречали с энтузиазмом и любопытством. Обязательно спрашивали о чем-нибудь по мотивам последних новостей. Выражали сочувствие по поводу недавних катастроф, например, после трагедии на «Распадской». В канун выборов спрашивали, кто победит и за кого ты будешь голосовать. Не всегда интерес к России был положительным. Помню, что при Кофи Аннане в ООН впервые за историю посткоммунистической России открыто заговорили о том, что у нас, русских, есть какой-то генетический изъян, что мы генетически не приспособлены к восприятию категории свободы и что наша страна годится только в качестве ресурсного донора. Я тогда училась в Лондоне и подрабатывала там официанткой. Простые британцы всерьез меня спрашивали: «Неужели у вас и впрямь есть такой ген?» Но чаще выражали возмущение этой дикой теорией.

Но даже если люди не интересовались никакими абсолютно новостями, они при знакомстве считали нужным сказать что-нибудь этикетное. Либеральные белые европейцы обычно говорили: «Россия? О, это очень холодно!» А арабы в любой стране мира неизменно твердили: «Руссия? ПутИн? Вери стронг мэн!»

Сейчас никто ничего нам не говорит из вежливости. Кроме того, видно, что их интерес к России потерян. С 2014 года я была в разных странах Европы, Азии и даже в Арабских Эмиратах. И везде отметила резкое падение интереса к России. Простым обывателям мы надоели. Новости из России набили оскомину, как нам, россиянам, ее набивают сообщения из вечно воюющего Ирака, проблемного Афганистана или заполненного исламскими фанатиками Судана.

Признайтесь честно — кто из вас до сих пор внимательно следит за жертвами терактов в Кабуле или захватов школ в Хартуме? Да никто! Потому что эти новости стали рутиной и всем надоели.

Так вот — мы в России со своими посадками оппозиционеров, закрытием очередного бизнеса, со своими ракетами, Крымом и санкциями тоже им надоели. По-человечески надоели простым обывателями более благополучных стран. Они устали следить за нами, потому что невозможно годами наблюдать за возней в муравейнике.

Ну и пропала всякая доброжелательность. С россиянами больше не считают нужным обмениваться парой этикетных фраз о погоде в Сибири и пр. Ну и сильный лидер ни у кого уже не вызывает восторга, даже у арабов.

И, наконец, из наших с иностранцами диалогов напрочь пропала политическая тема. У европейцев и американцев есть утраченная нами культура легкого диалога, поэтому они избегают конфликтных политических тем — к чему ссориться из-за Сирии в очереди на рынке? Мы для их мира стали теперь настолько далеки, что любые разговоры о политике заведомо воспринимаются как проблемные и их избегают.

Это не самое очевидно, но самое, пожалуй, важное, что переменилось в наших, на простом человеческом уровне, отношениях с людьми не просто западной, но и всей другой культуры. Даже во Вьетнаме народ все чаще ведет себя с россиянами точно так же.

При этом российских туристов за границей стало мало. Я бы сказала — ничтожно мало. Их почти нет. Еще три или четыре года назад россияне много путешествовали по западным странам. Сейчас не едут — дорого. Там особенно отчетливо видно, что у людей кончаются деньги.

Однако те из россиян, кто доезжает до Европы, производят очень хорошее впечатление. Даже не знаю, как об этом сказать, чтобы не назвали пропагандисткой. В общем, друзья мои…

Дело в том, что год от года наши люди в Европе все менее отличимы от местных. И тут совершенно неважно, русские приезжают из России, татары или башкиры.

В варшавском музее Polin я встретила несколько бурятов. Они говорили на бурятском, который я долго не могла идентифицировать. И я совершенно не понимала, откуда приехали эти люди. Они могли быть американскими, корейцами или британскими китайцами — узнать в них россиян было невозможно. Да-да! А ведь еще лет 10 назад наших туристов почти всегда можно было безошибочно распознать в толпе — они бросались в глаза, как попугаи в лесу. Шумно говорили, не знали языков, рядились в какие-то смешные леопардовые кофты и розовые очки. Сейчас россиян от европейцев отличить все сложнее. Ты можешь смотреть на толпу в центре Берлина, Хельсинки или Варшавы и даже не догадаться, кто из людей заговорит по-русски. В восточноевропейских славянских странах наших отличить от местных вообще проблематично, так как с поляками или чехами мы еще и схожи лицами. В балтийских странах ситуация интереснее: там нелегко отличить от местного населения русских туристов, потому что выглядят они не хуже аборигенов и имеют схожие черты, потому что и с балтийскими, и с финно-угорскими эстонцами мы, в общем-то, тоже находимся в достаточно близком родстве и похожи друг на друга.

А вот с местными русскими русских из России спутать сложно. Я писала когда-то об этом и получила в свой адрес не меньше сотни тысяч проклятий. Все за слова о том, что русские в Балтии по разным социально-политическим причинам занимают сейчас очень низкое положение в их обществах и выглядят соответствующе. Я за минувший год с небольшим была в том регионе четыре раза и всегда сразу же видела разницу между нами, российскими русскими, и русскими местными. И эта разница явно в нашу пользу: мы выглядим здоровее, лучше одеты, у нас более культурные лица.

Так же сейчас легко отличить в Европе россиян от украинцев или белорусов. Даже если речь идет о туристах. Не обижайтесь, братья… Или не братья? Говорят, в Киеве теперь за это братское обращение россиян вносят в список «Миротворца». Просто скажу — украинцы и белорусы, не обижайтесь, но вы сегодня и в Европе, и у себя на родине выглядите ровно такими, какими были мы во второй половине 2000-х. Отставание примерно в 10 лет. Мы уже потихоньку перестаем носить огромные каблуки, раскрашивать себя с утра на манер пантеры и делать на голове начесы. Наши мужчины не носят остроносые туфли и брюки из полиэстра со стрелками. Мы научились лечить зубы, потихоньку выучиваем языки и, главное, ездим в Европу путешествовать, а не работать. Понятно, что из России в Берлин или Париж добираются лишь благополучные. Но и украинцы с белорусами едут туда не самые бедные — это тоже туристы. И их путешественники от наших очень отличаются.

Но туристы туристами. Недавно я была в Польше, где сейчас работает много украинцев. Прочитала в местной газете, что в 2018 году число украинцев в Польше ожидается в пределах 3,5 миллиона — примерно столько выдано разрешений на работу. Украинцы там везде. И я в какой-то момент почувствовала, что, когда говорю по-польски, переживаю, как бы меня вдруг не перепутали с украинскими гастарбайтерами, ведь могут неверно распознать акцент. Заводя разговор в ресторане, в магазине или в музее, я спешила как можно быстрее и естественней упомянуть, что я туристка из Петербурга, а не разнорабочая из Винницы.

Не очень утешительный, конечно, симптом, что нас перестали путать с украинцами и что жизнь на Украине и в Белоруссии тяжелее нашей. Тем не менее, это, судя по всему, правда.

И именно это наше неуклонное культурное сближением с Западом тревожит меня больше всего. Да-да, тревожит! Мы, обычные люди, развиваемся и цивилизуемся вопреки всему: вопреки идеологии, насаждаемому в массы мракобесию, вопреки обеднению, падению рубля и оформившемуся застою. Даже в моей деревне в Ленинградской области и в соседнем поселке люди облагораживаются. Они меньше пьют, чаще моются, реже ругаются матом и стали следить за чистотой на своих участках. Люди не деградируют — это неправда. Люди развиваются. Прямо скажем – мы становимся лучше вопреки государству и здравому смыслу. Почему этот факт тревожит? Да потому что государство за нами не поспевает. Нам расти, им — умаляться. В этом самая главная трагедия, которая видится мне в последние годы при любой поездке за границу: у нас достаточно современное население и архаичное государство. Как мы друг с другом будет уживаться, даже подумать страшно.

gazeta.ru