Рояли, люстры и фарфоровый тигренок

Круговорот вещей в кризис: одни продают, другие у них покупают. Иногда себе в убыток. Наша история — о людях, которые любят вещи. И о вещах, которым повезло оказаться нужными.

«Офигенная у меня работа», — сочно роняет Максим Верник. Он вертит в руках раритетный телефон. Судя по надписи на крышке, телефон из темного дерева сделан в Лондоне в начале прошлого века. Микрофон — металлическая трубка — снимается отдельно, а динамик прикреплен к аппарату, как в немом кино. Из дерева торчит шнур с привычным разъемом для телефонных точек.

Верник уже месяц работает старьевщиком. Он потерял свой бизнес по продаже мобильных из-за кризиса: нерентабельно стало возить смартфоны из-за границы, еще и аренду требовали в евро. В «черный вторник» он понял, что дело надо закрывать. И тут же придумал новое занятие: скупать и перепродавать подержанные вещи. Его клиенты — люди, из-за кризиса наконец решившие продать завалявшиеся на антресолях вещи; разорившиеся бизнесмены, распродающие офисную мебель; будущие эмигранты и просто желающие сделать ремонт и поменять обстановку. Вещи — давняя страсть Максима. «Я шопоголик, — признается он. — С детства любил ходить по магазинам, не покупать — так прицениваться. Я обожаю смотреть рекламу, клянусь!» В результате он обладает почти энциклопедическими знаниями о том, что сколько стоит, а к интернету прибегает лишь в редких случаях.

Но душа не к тому лежит, чтобы подержанные айпады продавать. Верник любит «ламповые вещи», старину. Ее по московским квартирам скопилось много. «Это Россия, здесь даже елку до марта не выносят!» — смеется Максим. А уж старые вещи не выносят годами. Но теперь появился повод разобрать наконец бабушкины сундуки или, наоборот, ненужное не выбрасывать, а продать: рубль упал, и за старье лучше получить хоть сколько-то, чем ничего. На приборной доске в фургоне Максима едет к покупательнице фарфоровый тигренок фабрики «Фарфор Вербилок». Мог ведь окончить жизнь на помойке — а благодаря Максиму Вернику уже нашел себе хозяйку.

Домашние библиотеки Максим скупает иногда по рублю за штуку: люди рады избавиться от пыльных книг. Потом в томах находят советские деньги: родные прятали на черный день — или письма 40-летней давности. Уже не разобраться, о чем они и что значили. «Через мои руки история поколений проходит!» — восклицает Максим. История эта обычно забытая и никому не нужная: иначе бы не продали.

^{Фото: Пелагия Белякова}

Максим с видом охотника снует по квартире недавно умершей пожилой женщины в поисках «артефактов». Его пригласил ее племянник и объявил: продается всё. На память забрал только картину, которую помнит с детства. А брат покойной взял себе словари Ожегова: «В советское время книги были таким дефицитом, что дальше некуда». В старой квартире скопилось много советского дефицита. Эти вещи были показателями статуса, стали хламом: чешский сервиз, сумочка из крокодиловой кожи, оленьи рога — есть даже немецкие журналы Burda с мудреными выкройками, больше похожими на военные карты полетов. Максим перепрыгивает через сваленную на полу одежду покойной, деловито открывает чемоданы, легонько стучит по вазам и определяет на звук: «Богемский хрусталь!» Восхищенно хохочет, обнаружив в шкафу билеты МММ. «Это тетушка», — с черно-белой фотографии смотрит симпатичная женщина с букетом. В принесенные из спальни наволочки заворачивают музыкальную шкатулку, механическую машинку для стрижки волос, хрустальные люстры. «Вот и после нас так же придет оценщик, — вдруг говорит племянник. — Будет рассматривать винтажный айфон и фотографии из Таиланда».

Вообще Максим старается забирать все, что люди готовы отдать. Единым лотом покупает содержимое всего шкафа: там разберемся. Вещи, которые уже ничего не стоят — типа старых мобильных, — отдает бесплатно. Регулярно пишет объявления в Twitter: кому-то все равно пригодится. Но кое-что Максим не берет. Иконы, например, — потому что святое. А еще пианино и рояли: перевозка стоит больших денег, к тому же старый инструмент надо настраивать или ремонтировать. Рояль проще вынести на помойку, чем пристроить.

^{Фото: Виталий Кавтарадзе}

Ненужные инструменты попадают к пианисту Петру Айду — и в этом их спасение. Музыкант за свои деньги выкупает или забирает старые фортепьяно у хозяев — просто потому, что не выносит мысли о выброшенных инструментах. Петр создал «Приют роялей» — там уже больше 50 фортепьяно. Он в скупке старых инструментов никакой пользы не ищет. «Стоимость такого рояля — не нулевая, а даже минусовая: нужны деньги на его транспортировку и реставрацию, — говорит Айду. — Но для меня нет связи между их рыночной стоимостью и реальной ценностью». А людям, к сожалению, нужно знать, что вещь дорогая, чтобы о ней заботиться, — поэтому все собранные инструменты требуют ремонта.

Кризис музыканта не пугает. «Когда я это дело начал, денег у меня не было совсем: я был студентом консерватории. Но ведь как-то все получилось». Петр показывает мне самый первый подобранный им рояль: вторая половина XIX века, стершаяся позолота на львиных головах, обрамляющих клавиатуру. Тогда, в студенческие годы, он захотел найти себе старинное фортепьяно: в звучании современных уху пианиста чего-то не хватало. Оказалось, что инструменты XIX века никто не ремонтирует и не бережет: в рабочем состоянии их осталось очень мало. «И тут я понял, что что-то не так», — рассказывает он. Старинные скрипки холят и лелеют, на них огромный спрос. А фортепьяно умирают.

Узнав о его поисках, Петру позвонила какая-то женщина: заявила, что собирается выбрасывать рояль, и предложила забрать.

— Будете смотреть? — спросила она.

— Нет, — ответил Петр, — забираю. Он осознал, что ему совершенно не важно, как рояль выглядит и какие где поломки. С тех пор и принимает их как живых: человека же не любишь меньше оттого, что он состарился.

Так начался «Приют роялей». Первые спасенные инструменты хранились в мастерской у его друга-художника. Постепенно Айду оказался владельцем двух десятков фортепьяно, раскиданных по всей Москве, — оставлял у знакомых. Потом повезло. На проекте Art House Squat Forum в рамках биеннале современного искусства в 2012 году Айду поставил инсталляцию из 17 инструментов, самых разрушенных…  и самых прекрасных. Там их увидел директор ОАО «Алмазный мир» Сергей Улин. И предложил безвозмездно перебраться к нему.

^{Фото: Виталий Кавтарадзе}

Теперь рояли стоят в бывшем цехе завода. Уже в этом году Петр планирует открыть что-то среднее между музеем, лабораторией для изучения инструментов и концертной площадкой. Пока же инструменты редко кто навещает. Вот пустили посмотреть акционеров, пожертвовавших деньги на приют через сайт «Планета.ру». Единомышленники Петра запустили краудфандинг в конце декабря, когда рубль падал стремительно, но уже собрали 49 тысяч. Публика, влюбленная в инструменты, денег не жалеет. В тяжелые времена интерес к искусству не уменьшается, уверен Петр: «Еще больше нужна какая-то отдушина, радость». Гости тихонько трогают клавиши, рассматривают заводские клейма с ятями. Один из экскурсантов просит Петра что-нибудь исполнить. Тот отказывается: «Я против, чтобы на них сейчас пытались играть. Думаю, им бы это не понравилось: они не в лучшей форме. Это как 90-летнюю женщину тащить на светскую вечеринку». Некоторые сломаны так, что из них не извлечь ни звука.

Впрочем, один рояль удалось отреставрировать. Модель фирмы Broadwood — на таком играл Бетховен. В конце февраля Петр собирается дать на нем концерт, чтобы собрать еще немного денег для приюта. Перевозка рояля на микроавтобусе в Бельгию и обратно вместе с художником Александром Петлюрой была сумасшедшим приключением. Оказалось, вывозить из России инструмент старше 100 лет запрещено: «Выбросить или сжечь — пожалуйста. А вывезти за рубеж — ни в какую». Повезло, что бельгийскому мастеру заказали реплику «бетховенского рояля», и ему нужно было иметь возможность разобрать такой же инструмент. Поэтому взял он за ремонт полцены, но и эти деньги Айду выплачивает до сих пор. За всю свою жизнь Петр не надеется отреставрировать все свои сокровища — но пытаться будет.

Основатель приюта даже доволен, что в этом всём нет никакой практической необходимости, — он просто делает то, что считает правильным. Потому что в мире есть еще что-то, кроме необходимости. «Говорят: зачем нужны полеты в космос? Или: тут не до музыки, когда кризис и война на Украине. А если нет полетов в космос, нет музыки, зачем тогда жить?»

Источник: novayagazeta.ru