Как Карамзин создавал русскую историю

Писатель Владимир Муравьев написал «историю историка» — биографию Николая Карамзина, создателя классических представлений о прошлом России

Владимир Муравьев написал объемную и подробную биографию Николая Карамзина, чьи жизнь и творческое наследие он исследовал на протяжении многих десятилетий. В книге он представлен если не самой, то одной из наиболее важных фигур в российской культуре своего времени. Писатель и историк Карамзин стал в России связующим звеном между Просвещением XVIII века и романтизмом XIX столетия. Но книга интересна и важна другим: у современного читателя есть возможность подробно узнать контекст создания «Истории государства Российского», идеи которой и сейчас транслируются из школьных учебников, телевидения и интернета.

«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Владимира Муравьева «Карамзин», посвященный созданию «Истории государства Российского».

Только приступив вплотную к «Истории...», Карамзин смог в полной мере оценить всю трудность этой работы. Он не мог и не смел обходить в своем сочинении малоизвестные факты и события, для описания которых требовались дополнительные поиски. Часто оказывалось, что прежние авторы о многом просто не знали, поэтому не указывали даже направлений поисков.

Великолепную характеристику состояния русской истории как науки дает младший современник Карамзина, историк Михаил Погодин, который в своей работе должен был преодолевать те же трудности:

«На первом шагу встречаются затруднения, задержки, остановки, а вокруг мрак Киммерийский, зги Божией не видно, хоть глаз уколи. В каком состоянии находилась русская История?

Библиотеки не имели каталогов; источников никто не собирал, не указывал, не приводил в порядок; летописи не были исследованы, объяснены, даже изданы ученым образом; грамоты лежали, рассыпанные по монастырям и архивам; хронографов никто не знал; ни одна часть истории не была обработана — ни история церкви, ни история права, ни история словесности, торговли, обычаев; для древней географии не было сделано никаких приготовлений; хронология перепутана, генеалогией не занимались; нумизматических собраний не существовало; археологии не было в помине; ни один город, ни одно княжество не имели порядочной истории; сношения с соседними государствами покоились в статейных списках; иностранные летописи, кроме греческих, не принимались в соображение, древние европейские путешественники в России едва были известны по слуху; с сочинениями иностранных ученых, в которых рассеяны рассуждения о древней России, никто не справлялся; ни одного вопроса из тысяч не решено окончательно, ни одного противоречия не соглашено».

Что же было сделано? Издано несколько летописей, которыми нельзя было пользоваться по отсутствию всякой отчетливости. Написано несколько "Историй", удовлетворявших потребностям своего времени. Они между тем не помогали, а увеличивали работу, приводя ученого в сомнение своими прибавлениями и заставляя отыскивать их источники. Объяснено несколько древних памятников, но без необходимых строгих доказательств. Положено прочное основание разрешению вопроса о происхождении Руси. Шлецер указал, как надо приниматься за летописи, напечатав первую часть своих толкований Нестора.

Изданная Новиковым "Российская Вивлиофика" и ее продолжение — издания Миллера: "Степенная книга", "Царственная книга", "Родословная", "Кенигсбергский Никоновский список Нестора с прод.", "Новгородская летопись", сочинения Татищева, критические замечания Болтина, опыты Мусина-Пушкина с помощью Болтина: о "Русской правде", о Тмутараканском камне, о Мономаховом "Поучении", о "Слове о полку Игореве". Вот главные пособия Карамзина».

 «Портрет Михаила Погодина» Василия Перова. Источник: archnadzor.ru

Погодин, автор фундаментального биографического труда о Карамзине и человек, относившийся к нему с огромным уважением и любовью, представляет первоначальное отношение Карамзина к труду историка как довольно-таки легкомысленное и изображает с иронией. Поскольку тут соединились в одном лице биограф и профессиональный историк (а известно, как историки относятся к тем, кто вторгается в их, как они полагают, вотчину, главным условием принадлежности к которой считается специальное историческое образование), то Погодин, сообщая факты, дает их объяснение с точки зрения психологии профессора-историка.

«В каком же положении действительно он (Карамзин) находился к своей задаче? — задается вопросом Погодин, приступая к рассказу о Карамзине-историке, и отвечает весьма эмоционально:

— Мы видели в Карамзине блистательного литератора, проницательного политического писателя, отличного журналиста, приятного собеседника, мастера говорить и писать. Но что имел он для "Истории"?

О деле истории, особенно в отношении к приготовительным, критическим работам, он имел понятия очень поверхностные; классического образования он не получил, и даже собственно ученой подготовки в смысле Шлецера у него не было. Он хотел, прежде всего, сочинить занимательную книгу для чтения; он хотел развернуть приятную, поразительную картину пред взорами своих читателей; распространить в обществе, в народе исторические сведения, доступные прежде только для немногих. Учености у него не было в виду. Он надеялся управиться при одном здравом смысле, живости воображения, при таланте красноречия. — И такие образы, как Рюрик, неизвестный витязь, приплывающий из-за моря в Новгород на княжение, Олег под Константинополем, прибивающий щит к вратам полуплененной столицы, Ольга, принимающая святое крещение от греческого патриарха, Святослав с его удивительными, пиитическими походами, Владимир, завоевывающий веру, Мономах с его поучением, Боголюбский, Мстиславы казались предметами, достойными художественной кисти. А там еще Донской, Св. Сергий, Иоанн III с наследницею Греческой Империи, Грозный, Годунов, Самозванцы!

Какое раздолье для таланта могут представить: норманнские походы, принятие христианской веры, нашествие диких монголов, Куликовская битва, освобождение Москвы от поляков с Пожарским, Мининым, Гермогеном, Ляпуновым, Палицыным, Сусаниным — и Петр, Петр, которому никакая история никого не представляет подобного!

Восхитительные зрелища представлялись воображению!

«Крещение Руси», фреска работы Василия Васнецова в киевском Владимирском соборе, 1896 год. Изображение: picture.art-catalog.ru

И как все это легко — материалы готовы, под руками: вот Нестор и его продолжатели, летописи Киевская, Суздальская, Новгородская, Курбский, Палицын... Столбовая дорога проложена Татищевым, Щербатовым, Стриттером, который только что вышел тогда в свет. Миллер, Болтин, Мусин-Пушкин, Бантыш-Каменский дополняют, поясняют. Наконец, иностранные путешественники, с которыми он уже познакомился и сделал опыты, как можно ими воспользоваться! — Стоит только прочесть, как говорил он, разобрать, украсить, уметь воспользоваться оригинальными чертами, готовыми красками, и весь этот грубый, сырой материал примет совсем другой вид, заговорит душе, взволнует сердце новых читателей, им же сотворенных, друзей "Писем русского путешественника", "Бедной Лизы", "Ильи Муромца", "Замечаний на пути к Троице"!»

Погодин сочиняет воображаемый диалог Карамзина и академика Шлецера, автора обширной монографии о летописи Нестора, считавшейся тогда образцом научного исследования. Приступая к работе над «Историей...», Карамзин не обратился к Шлецеру за советом и благословением. Погодин полагает, что он этого не сделал, чувствуя свою научную несостоятельность и предполагая, что ответ получит «если не оскорбительный, то неприятный». На вопрос Карамзина Шлецер, «строгий и пылкий старик», ответил бы, как полагает Погодин, — «на энергическом языке своем» так: «Вы хотите рубить дерево, на высокой горе стоящее, милостивый государь? А где вы находитесь? У подошвы ее, и спрашиваете у меня, что вам делать. Подниматься в гору, отвечаю я. С Богом! А как подниметесь, ну тогда и начните думать, как рубить дерево». И давши подобный ответ, разумеется, крепче и язвительнее, сообразно со своим характером, он улыбнулся бы и сказал про себя: «Пусть попытается русский храбрец! Каков! Сочинил "Бедную Лизу" — да и размахнулся писать "Историю"! "Русскую Историю"!» Карамзин, по мнению Погодина, «русский человек», видимо сообразив, что школьной премудрости ему в его годы не осилить, решил по-русски: «Утро вечера мудренее. Грозен сон, да милостив Бог, — авось!»

«Август Людвиг Шлецер», анонимный портрет, 1779 год. Изображение: webhistoryrussia.ru

Конечно, Погодин знал, что на авось такой труд, как «История государства Российского», написать нельзя, поэтому разгадку искал в особенном свойстве ума Карамзина.

«В объяснение этого явления, — то есть решения писать «Историю России», — говорит Погодин, — равно как и в объяснение вообще тех блистательных побед, которые приходилось одерживать Карамзину в беспрерывных сражениях с источниками и самыми трудными вопросами истории, нельзя не предположить особенного свойства в уме Карамзина: он обнимал всякий предмет с удивительною легкостью, удерживал его в своем воображении, имел его всегда как будто пред своими вторыми глазами в совершенном порядке; другими словами, он как будто обладал каким-то внутренним дагеротипом. Ему не нужно было обращаться по нескольку раз к одному и тому же предмету. Раз что-либо прочитав, он присваивал себе навсегда прочитанное: оно отпечатывалось в его сознании. Всякое новое сведение, получаемое им впоследствии, находило себе там принадлежащее ему место между прежними; каким-то таинственным процессом мысли происходила в его уме кристаллизация, — и ему оставалось составившееся таким образом мнение, описание переносить на бумагу и трудиться только над выражением. — Что другой узнавал двадцатилетним опытом, при пособиях бесконечной начитанности, с советами целых факультетов, в ученой атмосфере, то Карамзин схватывал на лету, усматривал сразу, счастливо угадывал».

Однако, несмотря на внешнюю убедительность хода рассуждений Погодина, он был неправ. В его представлении вставал Карамзин — автор и герой «Записок русского путешественника», который в одном из писем из Парижа с юношеской самоуверенностью разрешал проблему создания русской истории. Напомним этот первый план карамзинского исторического труда.

 «Подвиг Петра I во время бури», Александра Кацебу, 1832 год. Фото: vsdn.ru

«Нужен только вкус, ум, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить и читатель удивится, как из Нестора, Никона и прочих могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев. Родословная князей, их ссоры, междоусобие, набеги половцев не очень любопытны,— соглашаюсь; но зачем наполнять ими целые томы? Что неважно, то сократить... но все черты, которые означают свойство народа русского, характер древних наших героев, отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно. У нас свой Карл Великий: Владимир — свой Лудовик XI: царь Иоанн — свой Кромвель: Годунов — и еще такой государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий. Время их правления составляет важнейшие эпохи в нашей истории и даже в истории человечества; его-то надобно представить в живописи, а прочее можно обрисовать, но так, как делал свои рисунки Рафаэль или Микель-Анджело».

Но Карамзина, написавшего эти строки, и Карамзина, приступающего к «Истории России», разделяют 15 лет работы и размышлений. За эти годы он уже приобрел некоторый опыт исторических исследований.

Обращение Карамзина к замыслу создания систематического курса истории России связано с тем, что именно в первые годы XIX века он четко сформулировал свое понимание философии исторического процесса и тезис о своеобразии его конкретного проявления в истории каждого народа.

Муравьев В. Б. Карамзин — М.: Молодая гвардия, 2014

Источник: rusplt.ru