«Здесь подкупил, там пригрозил»

Насколько я понимаю, у вас нет никакого художественного образования. Как вы пришли к дизайну?

Я научился рисовать раньше, чем говорить — молчал до 4 лет, родители боялись, что я глухонемой. После школы поступил в Военно-космическую академию в Петербурге. С детства мечтал стать подводником, но когда закончил школу, оказалось что русского флота больше нет — он распилен и распродан. Поэтому я пошел по военной линии, но выбрал другую область, потенциально применимую на гражданке. Я поступил на факультет сбора и обработки информации. По сути это разведка, но не агентурная, а техническая. Сокурсник как-то сказал мне: «Не закапывай талант в землю, какой из тебя разведчик!» На втором курсе начал искать работу — нарисовал несколько картинок и начал ходить по конторам. В одну меня взяли. Так я до обеда был военным — построения, маршировка, — а потом быстро переодевался в казарме и бежал работать дизайнером. Окончив академию, переехал из Питера в Москву и попал в пиар-агентство Петра Шепина (коммерческого директора Первого канала. — Прим. ред.). Мы занимались мероприятиями и рекламными кампаниями для Первого канала, например для шоу «Две звезды».

На телевидении и завязались полезные связи?

Никаких особенных связей не появилось, кроме Петра. В какой-то момент я сам пришел на НТВ, говорю: «Я клевый, хочу у вас работать». У них, правда, через полгода начались сокращения, и меня выкинули. Я выхожу грустный в курилку, и там энтэвэшный администратор мне говорит: «Тебя забирает арт-директор канала «Россия». Так, не выходя из Останкино, я попал на «Россию», где проработал три года. Мы обслуживали весь ВГТРК, я участвовал и в оформлении канала Russia Today. 

Как вы познакомились с Константином Рыковым?

Через Петю Шепина — Костя в какой-то момент рулил всем интернетом на Первом канале. Мы с Костей очень долго и плодотворно сотрудничали. Например, сделали оформление книги «Метро-2033». Дмитрий Глуховский, автор книги, до знакомства с Костей вообще никому не был известен. После «Метро-2033» многие начали делать крутые медийные оформления книг — сайты, тизеры. До нас такое в России не было принято. Еще с Костей мы сделали несколько политических сайтов — Russia.ru, проект «За Путина», еще какие-то мелкие проекты, связанные с выборами Медведева. 

Кто эти проекты вам заказывал?

Насколько я знаю, это все личные инициативы. Например, проект «За Путина!» полностью придумал и реализовал Алексей Жарич.

Вам это было идеологически близко?

До знакомства с Костей я был аполитичен, такой наемник — за что деньги платят, то и делаю. Постепенно взгляды мои под влиянием Кости изменились, да и я начал взрослеть, видимо. Стало понятно, что политика важна, — я все-таки в этой стране живу и как ее гражданин заинтересован в том, чтобы она прокачивалась. 

И как вам кажется, она прокачивается?

Не кажется, я это вижу каждый день. Вспомните Москву пять или десять лет назад — ужас же был. А сейчас у нас буржуазный европейский город. Европейский в смысле образа жизни — все сытые, доброжелательные, аккуратно одетые. Если такое происходит в Москве, то может и везде быть. 

Вам, наверное, проект «Сноб», куда вы ушли после телевидения, должен был казаться идеалом буржуазности. Хотя все это на фоне кризиса выглядело по меньшей мере странно. 

Именно этим мне он и показался интересен — такой пир во время чумы. Но на самом деле меня в нем подкупил Володя Яковлев — мне нравятся умные люди с четкой жизненной позицией. В «Снобе» я придумывал оформление журнала, сайта, потом я стал арт-директором всей медиагруппы. Когда я работал в «Снобе», параллельно сделал и логотип «Евровидения». С этим вышла очень смешная история. Звонит мне как-то Антон Ненашев (глава департамента постпродакшена Первого канала. — Прим.ред.) и говорит: «Полный провал! Эрнст ничего не утверждает, а уже надо скоро анонсировать «Евровидение». Придумай нам что-нибудь!» Я придумываю Жар-птицу, наскоро рисую карандашный эскиз, отправляю им и уезжаю в отпуск. Возвращаюсь из отпуска, иду по Москве и вижу автобус со своим логотипом. Оказывается, ребята доделали мой логотип, перекрасили, и Эрнст сразу же его утвердил. Но меня мало того что нигде не упомянули в качестве автора, так еще и ни копейки не заплатили — а ведь там платят по количеству показов. Мне потом предлагали засудить Первый канал, но я не стал. Решил, что лучше сделать что-нибудь еще крутое, чем разбираться в этой грязи. 

Почему вы ушли из «Сноба»?

Я ушел, когда понял, что все там сделал. Открыл собственную контору — «Лабораторию Алексея Маслова», начал наращивать собственный бренд. Одним из первых мы получили заказ на фирменный стиль от «Роснефти». Как и многие серьезные вопросы, этот заказ решился на уровне одного звонка между топ-менеджерами. Я, кстати, никогда не искал заказчиков, они всегда ко мне приходили через сарафанное радио. 

Кто вас порекомендовал «Роснефти»?

Не могу сказать, к сожалению. Но с «Роснефтью» у нас не сложилось. Я сделал им фирменный стиль, который, на мой взгляд, актуален до сих пор. Но они его не приняли — и дураки, я считаю. Я не могу понять, как самая богатая компания в стране, компания-гигант — «Роснефть» же как Apple среди компьютеров — может так выглядеть. Это же просто позор. А ведь они представляют страну. Их нынешний фирменный стиль — как будто из 90-х. Какие-то округлые, мягкие, невнятные линии. 

Потом был Уралвагонзавод, как вы туда попали?

Меня позвал Алексей Жарич, который вместе с Костей Рыковым возглавлял Russia.ru. На базе Уралвагонзавода начали создавать большую корпорацию, и этой новой структуре требовалась упаковка на должном уровне. Два дня меня возили по заводу — он как целый город. Я прошел все этапы производства, все цеха. И понял, что мне хочется сделать крутой фирменный стиль не для того, чтобы они лучше продавали свои танки — я прекрасно понимаю, что танки они и так продадут, — а потому, что они лучшие на рынке по соотношению «цена — качество». Я хотел, чтобы, во-первых, они смотрелись на одном уровне с крупными международными оборонными компаниями. А во-вторых, чтобы людям там было приятно работать. До создания корпорации у Уралвагонзавода были огромные проблемы: долги, грязь, завод выглядел совково. А ведь это очень важно, как выглядит твое место работы — когда ты идешь по коридору, выкрашенному мерзкой глянцевой зеленой краской, это сразу убивает настроение. Наоборот, тебе приятно работать, когда у тебя красивая форма, вышитые шевроны. Сотрудники понимают, что о них думают, и это многое меняет в их голове. 

Как вам пришла в голову идея с трамваем Russia One? И почему именно трамвай?

Возник такой запрос. Трамваи, которые ездят сейчас по России, морально устарели уже давно, а технически — устареют через год или два. Нужно было сделать трамвай, за который будет не стыдно и который по дизайну будет актуален еще через 15–20 лет. Я всегда привожу в пример «гелендваген», который послал всех и почти не менял свой дизайн с 1979 года. Это уже классика, как зажигалка Zippo или автомат Калашникова. Остальные «мерседесы» сейчас зализанные, с уклоном в азиатский стиль, а «гелендваген» — с четкими прямыми линиями, стекла — 90 градусов. При этом это самая дорогая машина в линейке «мерседесов», за исключением Pullman. 

Вы сразу делали трамвай для всей страны, не конкретно для Екатеринбурга?

Конечно. В Екатеринбурге пойдет первый трамвай, но мы рассчитываем, что потом на R1 перейдут и другие города — сейчас трамвай проходит тендер на Москву. Голову трамвая можно менять под каждый конкретный город. Его голова сделана в форме герба, и вместо логотипа Уралтрансмаша на морде можно разместить герб города — красивый, как у дорогой немецкой машины. А для Крыма, например, мы думаем сделать трамвай-кабриолет. Все из дерева, поднимающиеся стекла, приятная музыка, подобранная специально под этот маршрут. Из Крыма надо делать Сен-Тропе. 

Туда бы мост сначала построить.

Дело не в мосте, а в общей концепции. Мы в лаборатории занимаемся именно такими концепциями. Я вообще считаю, что продукт должен сам себя рекламировать — вот как айфон. 

Трамвай ваш таким и получился?

Да, его хочется. В Екатеринбурге люди специально ехали посмотреть на него, подходили, гладили. Я не представляю, что будет твориться в Москве.

Создание трамвая из отечественных материалов — это принципиальная позиция? 

Конечно. Чем больше отечественных материалов использовать, тем лучше для отечества. Наши материалы ни в чем не уступают по качеству западным. Мы, вообще-то, в космос запускаем корабли. Я, кстати, думаю, что Made in Russia будет новым трендом — вон Брэд Питт уже купил себе мотоцикл «урал». Русское будет показателем качества, это не какая-то китайская подделка — это железо, которое работает как при минус 50, так и при плюс 50. 

Для вас было важно сделать трамвай, который бы заявил о России?

После презентации трамвая нам написал письмо Росс Лавгроув (британский промышленный дизайнер. — Прим. ред.): «Ребята, вы, может, не понимаете этого еще, но вы одним трамваем подняли отношение к России». Да, мы хотели напомнить миру, что Россия не остановилась на Достоевском. Сейчас куча молодых российских дизайнеров поверят в себя, поймут, что можно работать здесь. Ведь все наши промышленные дизайнеры работают в BMW, Citroën, Audi. То есть Европа процветает благодаря нашим людям. А я хочу, чтобы моя страна процветала, чтобы здесь ездили крутые машины отечественного производства. Промышленный дизайн тем и крут, что ты как волшебник реализуешь собственные мысли. Я очень долго проработал в рекламе и на телевидении — прокладки, йогурты, — я этого всего добра наелся. Мои ребята в лабораторию тоже пришли из рекламы, и они все говорят: «Наконец-то мы оттуда вырвались!» Каждый день на работе ты понимаешь, что впариваешь людям ненужный им, привезенный из-за границы продукт. А здесь получаются свои, осязаемые вещи. За которые еще и страна гордится. Для вас важно, чтобы трамвай выглядел дорого. 

Но ведь на трамваях ездят не бизнесмены, а старушки, школьники, и когда этот трамвай поедет по провинциальным городам, не будет ли для ваших клиентов его подчеркнуто дорогой вид выглядеть оскорбительно? Дескать — пенсии у нас 5 тысяч рублей, ну хоть крутой трамвай есть. 

Бабушку, стоящую на остановке, этот космический корабль сначала, естественно, напугает. Но потом она поймет, что этот трамвай сделан для нее, для того чтобы ей было хорошо. В Екатеринбурге к нам как-то пришла бабушка, которая хотела посмотреть на трамвай, — а было поздно, мы уже закрыли стенд. Но мы для нее все открыли, включили трамвай. Вы не представляете, какое у нее выражение лица было, когда она вышла из него. Она поняла, что ее обманывали всю жизнь, что ей всю жизнь впаривали, что она должна ездить на ржавой «газели», а тут вдруг про нее, про обычного человека, вспомнили. Это не реакция: «Вы тут что, бабки свои перед нами палите?» Такой трамвай начинает формировать культуру вокруг себя, ты уже не можешь сидеть в нем, развалившись, и пить пивко. Начинаешь относиться к нему, как и нужно относиться к государственной собственности — с уважением. И ты начинаешь понимать, что да, ты живешь в некрасивом городе. Где-то приберешься, сделаешь замечание ребенку, который бросил мусор. Задумаются и чиновники. А для маленьких детей этот футуристический супертрамвай уже будет нормой.

Вы сторонник теории малых дел?

Я это называю практикой микроподвигов. Если каждый человек в стране хотя бы один день в году будет заниматься тем, что ему нравится, и будет делать работу аккуратно и как для себя, то вся страна сдвинется вперед. Каждый человек может сделать микрореволюцию на рабочем месте: чуть аккуратнее завинтить болтик на машине ВАЗ, вытереть подтекшую краску — просто чтобы красиво было. 

Сколько будет стоить обычный, серийный образец — не для выставки?

Цифры все время меняются, но примерно от 50 до 70 миллионов рублей. В любом случае точно дешевле, чем европейские. Уралвагонзавод не такой жадный, как Bombardier или Alstom. Я знаю закупочные стоимости всего оборудования, и их цифры — придуманные. Вот вы спрашиваете: «Сколько стоит трамвай?» До R1 никто даже не задумывался, сколько стоят те трамваи, которые ездят по нашим улицам. И почему они стоят как четыре «майбаха», а выглядят в лучшем случае как Opel Corsa? Дело в том, что их производители какую цену хотят, такую и устанавливают. 

Есть ощущение, что для ваших трамваев придется переделывать всю городскую инфраструктуру — начиная с качества дорог. 

Нет. Наш трамвай спокойно ездит по совершенно убитым рельсам. Нам нужно будет только переделать перроны. И, естественно, сделать оборудование для рекуперации — когда трамвай забирает электроэнергию от торможения и неиспользованную энергию (до 30%) отдает обратно в сеть. У нас в России этого нет, но в Европе это распространенная практика — для этого нужно только поставить специальные накопительные элементы. 

Как вы вообще оцениваете уровень дизайна в России?

Он низкий. Но не потому, что люди бесталанные, а потому, что их проекты не реализуются — толковые люди где-то сидят, зажатые, забитые, недооцененные. А известен один Артемий Лебедев. Что само по себе неплохо. Наше бюро «Атом» как раз будет сейчас заниматься поиском таких талантов. Мы хотим показать, что инженер — это круто, будем делать из них звезд, Стивов Джобсов в машиностроении.

Как вы, кстати, отнеслись к сравнению вашего трамвая с айфоном?

Это сравнение, в общем-то, лежит на поверхности — у обоих плоский черный дизайн со стеклом. Хотя нельзя сказать, что Apple забрал себе права на такой дизайн. Но при этом это гениальный креатив. Да и для нас не самый плохой маркетинг — ассоциации «люксовость» и «уважуха» отлично на нас работают. 

Расскажите про ваши проекты с Минобороны, как давно вы с ним работаете?

Это не проекты, это хобби. Мне как профессиональному военному неприятно видеть, как выглядит наша армия. Сейчас хотя бы с этим «Ратником» (новая боевая экипировка. — Прим. ред.) они приобрели божеский вид. Но с точки зрения имиджа, кадровой политики, то есть найма солдат, все пока не очень. Поэтому я просто поразмышлял на эту тему и выложил в интернет свои идеи. И сейчас Минобороны начало использовать мой баннер со снайпером и слоганом «Я, патриот» для своих анонсов. Я думаю, что ничего более патриотичного, чем служить своей стране с оружием в руках, бежать и убивать врагов, нет. Пока все остальные сидят в фейсбуке, «За нашу и вашу свободу», за «Жан-Жак».

Вам кажется, что имидж армии и сейчас низкий, после Крыма?

Нет, конечно, он сильно вырос. Но его можно прокачать еще раза в три. Армия должна выглядеть устрашающе — одного ее вида все другие страны должны бояться, а у жителей страны волосы должны вставать дыбом от гордости. Если ты мужик, ты, конечно же, хочешь в такой армии служить. 

Бренд «Вежливые люди» вам кажется удачным?

Мне кажется, он недостаточно агрессивен. Я бы сделал жестче, это же важный элемент политического воздействия. Типа «Америкосы вводят авианосную бригаду в Персидский залив» — это означает захват любой страны. Крымскую историю тоже можно было так использовать. Но я понимаю, что здесь было важно никого не запугать. 

Вы бы могли заниматься проектами, идеологически вам не близкими? Если брать тот же «Жан-Жак», телеканал «Дождь».

Мог бы. Конечно, я как художник, сделавший Russia Today, «Евровидение», был бы рад поиграть в такую игру — посмотреть на систему с другой стороны. Другой вопрос, что мне это неинтересно — нет масштаба. Да и по политическим соображениям я вряд ли стану это делать. Мне кажется, что от либералов, которые на каждом углу кричат, что хотят изменить страну, эффективность нулевая. Ты войди в систему, займи уровень выше, потом еще выше, незаметно влияй на нее изнутри. Это нормальная агентурная работа: здесь подкупил, здесь договорился, там пригрозил. Как говорил мой дедушка: «Если ты идешь воровать огурцы, готовься убить человека». Я же предпочитаю огурцы выращивать. 

Не всем близка эта идеология. 

Да, но я имею в виду, что есть система, и с ней надо работать. Вот смотрите: вдруг парки в Москве стали красивыми и аккуратными. Вот это круто, это не на кухнях сидеть.

Источник: gorod.afisha.ru