Елена Мельникова: «Я могу контролировать проведение работ по реставрации, я всю жизнь проработала в этой области»

Конфликт вокруг Дома Мельникова, тлевший давно, перешел в последние месяцы в горячую стадию. Инна Денисова поговорила с обеими внучками Константина Мельникова, находящимися по разные стороны баррикад. Елена Викторовна Мельникова рассказывает свою версию событий.

— Вокруг Дома Мельникова новый скандал. Теперь с участием Музея архитектуры. Дом взят под охрану. Что происходит?

— Просто наконец-то начал создаваться музей, который мог быть создан еще в 1988 году. Отец и его сестра, Людмила Константиновна, задумали создать музей архитектора Константина Мельникова еще в 1978 году, после смерти бабушки. И начали составлять опись творческого наследия архитектора. Но после незначительной ссоры между братом и сестрой начались суды по разделу имущества, в которых от имени отца выступала Екатерина Викторовна Каринская и которые благодаря ее усилиям длились 13 лет, а вопрос по разделу творческого наследия остался без рассмотрения.

В сентябре 2001-го мы с отцом обратились за помощью к президенту РААСН А.П. Кудрявцеву, благодаря которому в Министерстве культуры был разработан проект постановления правительства Российской Федерации «Об учреждении Государственного музея архитектора Константина Мельникова». Виктор Константинович и Людмила Константиновна нотариально оформили «предварительное согласие на безвозмездную передачу в федеральную собственность… музейных предметов и музейных коллекций… и передачу на условиях договора в федеральную собственность памятник истории и культуры “Жилой дом-мастерская архитектора К.С. Мельникова”… с последующим закреплением… на праве оперативного управления за Государственным музеем архитектора Константина Мельникова». Проект постановления был передан в Госстрой и Министерство культуры. В дальнейшем Госстрой был расформирован, и проект постановления остался лежать «под сукном».

Дом Мельникова должен был быть сохранен в качестве мемориального музея с сохранением мемориальной обстановки, существовавшей при жизни Мельникова. Предполагалось, что государство выделит отдельное здание под экспозицию и хранение творческого наследия: у дедушки и папы было очень много работ. Проект постановления мы с папой до последнего момента скрывали от Екатерины Викторовны.

Я могу контролировать проведение работ по реставрации, я всю жизнь проработала в этой области.

— Почему скрывали?

— Папа ее сознательно отстранял, поняв, что она не хочет, чтобы был создан музей, а напротив, делает все, чтобы музей создан не был.

В сентябре 2004 года по инициативе президента РААСН А.П. Кудрявцева в Москомархитектуре была создана комиссия по сохранению памятника истории и культуры «Дом-мастерская архитектора К.С. Мельникова» и созданию Государственного музея архитектора К.С. Мельникова. В январе 2005 года было принято решение о создании музея в качестве подразделения Музея истории Москвы. Тогда нам как раз снесенный дом Мельгунова хотели отдать под здание музея — он находился в двух шагах, было бы очень удобно.

Однако из-за организованного Каринской судебного процесса по отмене договора дарения 1/2 доли дома из Музея истории Москвы пришло письмо, в котором сообщалось следующее: «Музей истории Москвы не может участвовать в предложенном Вами проекте — создании музея архитектора К.С. Мельникова в качестве своего структурного подразделения. Немаловажную роль в нашем решении играют и существующие на протяжении многих лет нерешенные правовые и финансовые проблемы с наследниками».

— Екатерина Каринская говорит, что хочет заниматься музеем в качестве его директора.

— Без специального образования быть директором музея невозможно. У меня, например, строительное образование, но быть директором я не могу и не хочу. Моих знаний достаточно для того, чтобы проконтролировать реставрацию и состояние строительных конструкций памятника. А Каринская не может быть директором, ее образование — инженер-энергетик — не дает знаний, необходимых для исполнения обязанностей директора музея. Когда в 1989-м началась первая реставрация дома, Каринская, нахватавшись от меня строительной терминологии, взяла все под свой контроль. В результате такого неусыпного контроля реставрация нанесла дому огромный ущерб. Был безграмотно выполнен дренаж, из-за которого все поверхностные воды потекли под дом: фундамент и стены дома намокли, покрылись грибком. Мы бились два года — дренаж убрали. Но вместо нормального грунта привезли суглинок. Засыпали им на всю ширину отмостку и дорожки; намокшие фундамент и стены не могут просохнуть. С каждым годом грибок поднимается все выше. В ванной комнате была уничтожена авторская конструкция пола. Реставраторы выполнили бетонное основание пола с разуклонкой без трапа, то есть без отведения воды. Получилось корыто, в которое набирается вода. Не были сделаны продухи. Вы, может быть, видели в старых помещениях решеточки маленькие с дырочками в полу? Это продухи. С ними пространство под полом проветривается, и ничего не гниет. Их не установили: вода набралась, пол за год сгнил полностью. Если до реставрации пол авторской конструкции стоял более 60 лет, то сейчас он сгнил за один год. Деревянные перегородки первого этажа установили на монолитные бетонные балки, что также является искажением авторской конструкции. В результате в перегородках образовались трещины осадочного характера. У дедушки были оригинальные перекрытия, которые не подлежат расчету. Интуитивная конструкция. К моменту начала реставрации прогиб перекрытий превысил нормативные прогибы, принятые для деревянных конструкций. Но перекрытия простояли больше 60 лет. Перекрытия высокого цилиндра решили выправить. И выправили, выдавив всю конструкцию перекрытий домкратами. В результате полы в студии на третьем этаже и в спальне на втором этаже деформировались.

Проект постановления мы с папой до последнего момента скрывали от Екатерины Викторовны.

— Кто в ответе за неграмотно проведенную реставрацию?

— Официально она признана «лучшей реставрацией года». Все, кто ее провел, получили премии. Для реставрации была создана комиссия, но ни одной подписи членов комиссии на акте приемки не оказалось.

— Екатерина Викторовна тоже была этой реставрацией недовольна.

— Интересно, чем она была недовольна, если расписалась под оценкой «отлично». И уговорила отца расписаться. Надеюсь только, что мы устраним возникшие проблемы в процессе новой реставрации. Если когда-нибудь до нее дойдем.

— То есть вы надеетесь, что дом снова будет отреставрирован и ошибки, допущенные при предыдущей реставрации, будут исправлены?

— Я, во всяком случае, знаю, что их можно исправить. Можно восстановить первоначальные авторские конструкции. Я заканчивала МИСИ по кафедре архитектуры и могу контролировать проведение работ по реставрации, я всю жизнь проработала в этой области.

— Стройка новых домов в Кривоарбатском переулке и на Арбате нанесла Дому Мельникова большой ущерб?

— Из-за нее началась осадка здания. Когда старые двух-трехэтажные домики снесли и стали строить новые, то вырыли котлован, сделали общую плиту и поставили на нее два дома, которые намного превысили габаритные размеры ранее существовавших домов как по площадям, так и по высотам. Из-за этого памятник потерял одно из важных решений архитектора — студия освещалась от первого до последнего луча солнца; теперь это потеряно.

— Отчего садится фундамент?

— Под стоящими на общей плите домами, сданными в 2004 году, находится карст. Карст очень боится двух вещей: воды и вибрации. Представляете, какая вибрация идет от двухэтажных подземных гаражей? Одна их вентиляция чего стоит.

В один прекрасный день в 2003 году мы с папой утром вышли на участок и увидели, что у нас отрезали кусок земли. «Каждый сантиметр приносит нам доход», — заявили представители соседней стройки. По закону о памятниках территория является их неотъемлемой частью. И нам удалось отстоять участок, выделенный дедушке под постройку дома: Москомземом в 2004 году были установлены границы участка. Очень надеюсь, что и в доме все будет восстановлено по первоначальному дедушкиному варианту. А не так, как сейчас устроила Екатерина Викторовна.

Каринской совсем не нужен музей. Она мечтала жить в доме со своей семьей.

— Кажется, что у двух сестер общие цели — сохранение дома и создание музея. В чем ваши разногласия?

— Екатерина Викторовна говорит одно, а делает другое. Если бы она хотела делать музей, то действовала бы по-другому. Мемориальный музей — это полное сохранение того, что и как было, а не обстановка, приспособленная для проживания совсем другой семьи. А сейчас обстановка в доме изменена до неузнаваемости. Там сейчас стоит икеевская кровать два на два! Детский домик из «Икеи». Кучи огромных мягких игрушек. У папы был старый холодильник «ЗИЛ». Он нормально работал. Этого холодильника мы не нашли даже на территории дома. Ну хоть бы в подвал поставила! Стоит двухметровый современный холодильник и такая же огромная морозильная камера, современная техника. Папину кровать разобрали: часть стоит за ванной, часть в подвале. Это что, сохранение мемориальной обстановки? Со второго этажа гардероб перемещен на первый. Этажерка, стоявшая в спальне, находится на третьем этаже. Открыли шкаф — там всегда висела одежда Константина Степановича и Анны Гавриловны, еще с 1925 года: ее в шкафу нет. Где все это? Мы не нашли дедушкиных архивов: там, где они лежали, их нет. Я вхожу и не узнаю помещение. А ведь я в нем выросла. Восстановить обстановку мне ничего не стоит: есть и чертежи, и фотографии. Наша задача сейчас — описать все, что находится в доме.

Из всего этого я делаю выводы, что Каринской совсем не нужен музей. Она мечтала жить в доме со своей семьей. Вот и прожила последние девять лет, ссылаясь на то, что она — исполнитель завещания. Однако если вы прочитаете законодательство, то увидите, что у исполнителя завещания масса обязанностей и никаких прав. Он обязан составить опись; обязан сохранить обстановку; обязан провести оценку; обязан обеспечить вступление в права наследства в течение года… И главное: обеспечить сохранность всего наследственного имущества. Сколько лет прошло со смерти папы? В феврале 2015 года будет девять. А вступление в права наследства на сегодняшний день — в далекой-далекой перспективе. До настоящего времени нет даже полной описи наследственного имущества. Когда Каринская сдала описи наследственного имущества нотариусу — это было в 2007—2008 годах, — то при их сравнении с той описью, которую мы с папой составили в 2004 году, стало ясно, что туда не включено более 600 позиций.

И все же мы все с нетерпением ждем, что музей наконец будет создан.

— Какова ситуация с наследством? Кто из вас что унаследует?

— Мы обе являемся наследниками первой очереди на обязательную долю и имеем право на 1/4 долю каждой в наследственном имуществе после смерти Виктора Константиновича Мельникова, но так как еще после первых судов с тетей Милой наследие было признано неделимым, мы имеем право только на компенсацию за наши доли. Больше никаких прав. Хотя папа сначала подарил мне половину дома, но ее Каринская отсудила.

Я же совсем не претендую на то, чтобы жить в доме, — но, конечно, хотела бы туда входить.

— Ваша сестра утверждает, что вы хотели продать эту часть дома.

— Это фантазия Каринской. Которая была придумана в феврале 2005 года, чтобы уговорить отца подать в суд на признание договора дарения на 1/2 долю дома недействительным. Чего она и добилась. И что в очередной раз остановило процесс создания музея.

А что касается компенсации, то она может быть выплачена только после других процедур. Сначала опись. Потом оценка. Дом должен войти в наследственную массу. Затем получение свидетельств о праве на наследство. Только после всего этого между мной и государством и Каринской и государством должны быть подписаны два договора о том, что мы согласны на компенсацию. После чего нам ее выплатят за наши четвертые доли. Что касается дома, четверть его, по завещанию, отходит государству, а четверть делится между нами двумя.

— А что за история с бизнесменом Гордеевым, которому в итоге была продана часть дома?

— После тети Милы вступил в права наследства ее сын Алексей. Он продал Гордееву свою часть с обязательным условием — создание музея архитектора Мельникова. И я бы продала — тоже с условием создания музея, будь у меня такая возможность. Гордеев по-настоящему хотел сделать музей. И в результате он пожертвовал свою долю дома государству при условии, что музей все же будет создан.

В 2005 году, когда Каринская спровоцировала отмену договора дарения, мы уже почти договорились сделать музей в качестве подразделения Музея истории Москвы. Но тут она затевает суды, убеждая папу, что якобы я продаю свою половину дома. 27 января 2005 года я утром вышла из дома, пошла в поликлинику по папиным делам, прихожу домой — а он меня не пустил обратно. И я ушла.

Отец передал мне авторские права на свои и на дедушкины произведения: они до сих пор у меня. Каринская тогда снова подала в суд: якобы он был слепой, не мог ничего подписать. Но судья назначил посмертную судебно-медицинскую экспертизу, в результате которой было установлено, что отец мог прочитать документ, который подписывал. Авторские права остались у меня.

— В детстве у вас с сестрой были теплые отношения?

— Мне кажется, что она ненавидела меня с рождения.

— Она говорит, что любила.

— Нет, она меня никогда не любила. Это я, скорее, относилась к ней очень странно: считала ее гордой, хотела брать с нее пример. Я более мягкий человек. Я всегда ей гордилась. А недавно встретила одного старого знакомого из соседнего дома по Кривоарбатскому переулку, ему уже было за 60, и первое, что он вспомнил из детства, — «как мы лупили твою сестру за вредность». Он мне глаза открыл. Не гордость это, а гордыня и себялюбие. По-человечески мы уже не сможем договориться. Она не захочет. Да и я не смогу. Ей хочется там жить. Я же совсем не претендую на то, чтобы жить в доме, — но, конечно, хотела бы туда входить. Я в этом доме выросла. Жила долгое время с отцом. Для меня это память.

Жить там сейчас я не хочу. У меня свой вкус, свои желания — в этом доме я не смогла бы сделать все по-своему, да и не имею на это права: обстановка дома должна быть сохранена такой, какой была при жизни дедушки. А Каринская переставила все по своему усмотрению.

Только я знаю, как все было в доме.

— Сейчас вы сотрудничаете с Музеем архитектуры? Каким образом?

— Сотрудничаю. Прежде в Музее архитектуры директором был господин Саркисян, Катин друг, и она заявляла, что только Музей архитектуры может заниматься Домом Мельникова. Как только Саркисян умер, она сразу заявила, что Музей архитектуры по уровню не соответствует тому, чтобы заниматься Домом Мельникова, что им должен заниматься музей Пушкина. А какое отношение музей Пушкина имеет к архитектуре? С ее точки зрения, в Музее архитектуры якобы не было специалистов по живописи.

Возвращаясь к многострадальной истории создания музея. В 2011 году Гордеев пожертвовал купленную им половину дома государству под создание музея. Сразу же после этого я предложила в суде мировое соглашение, согласно которому договор дарения остается действительным, а я безвозмездно передаю свою половину дома государству с условием создания музея и сохранения мемориальной обстановки как при жизни архитектора Мельникова. Мировое соглашение было подписано государством и мной. В итоге Музей архитектуры предложил мне оказывать помощь в создании музея и восстановлении мемориальной обстановки. Я предоставила музею списки тех предметов, которые Каринская не включила в опись наследственного имущества, переданную нотариусу. Только я знаю, как все было в доме. Так и началось наше сотрудничество с музеем. Каринской тоже предложили подписать мировое соглашение. Но она отказалась, требуя беспрекословного исполнения завещания Виктора Мельникова. Этот отказ еще раз подтвердил, что она совсем не хочет создавать музей.

При этом отцовское завещание составлено так, что является неисполнимым. В нем написано: «…я завещаю Государству Российская Федерация на следующих условиях: а) Правительство Российской Федерации учреждает Государственный музей отца и сына Мельниковых; б) все завещанное мной имущество… переходит в федеральную собственность и передается на праве оперативного управления учрежденному Государственному музею…» В 2008-м министр культуры Авдеев объяснил мне, что пока дом целиком не будет принадлежать государству, создать музей будет невозможно. Но по завещанию сначала нужно создать музей и только потом передавать дом! Эта нестыковка и создала проблемы. Я думаю, что такое завещание от имени отца было составлено Каринской намеренно, в надежде, что музей никогда не будет создан.

Каринская все время заявляет: «Не уеду, пока музею не выделят здание». Пожалуйста: Музей архитектуры выделил здание. Прекрасное старинное двухэтажное здание на Воздвиженке. Туда сейчас перенесены работы, отданные на временное хранение Музею Щусева. Хотя бы по поводу этих работ я могу быть спокойна: хоть там ничего не будет утрачено. Государством выделено здание. Официально подписано постановление о создании Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых. Дому Мельникова присвоен статус памятника федерального значения. И тут Каринская заявляет, что правительство РФ не имело права без ее согласия подписывать постановление о создании музея. Она в тупике. Понимает, что нужно выезжать из дома. Но она заявляет, что будет стоять до конца. До какого конца? До полного уничтожения Дома Мельникова?

После смерти отца Каринская не имела права жить в доме, тем более что при его жизни она там не жила. Как исполнитель завещания, она должна была обеспечить вступление в права наследства всех законных наследников, а уж сразу после официального создания музея она тем более должна была незамедлительно покинуть дом и не препятствовать описи наследственного имущества и восстановлению мемориальной обстановки.

— Но ее прописка в Доме Мельникова действительна?

— Обе наши прописки признаны недействительными в 1996 году. И жила в этом доме с отцом не она, а я — с конца 1989-го и до 27 января 2005 года, за исключением недлительных отъездов на отдых и на три месяца после рождения моей первой внучки. С конца 2002 года с Каринской мы уже вообще не общались: в доме ее не было. Мы с отцом занимались созданием будущего музея, боролись с соседними стройками, исправляли огрехи реставрации, восстанавливали документы.

— Каринская говорит, что водила в дом экскурсии.

— Насколько мне известно, только иностранцев. Очень редко — студентов. Соответственно брала с иностранцев деньги. Это был ее заработок. Найденные в доме комиссией по описи мемориальной обстановки деньги были в иностранной валюте.

— Почему дом в итоге захватывали?

— «Захватывали» — неправильное слово. Елизавета Лихачева пришла и позвонила в звонок. Вышел Николай, муж Кати. Сказал, что Екатерины Викторовны дома нет. Елизавета, увидев постороннего мужчину в доме, написала в полицию заявление. У Лихачевой были с собой документы о праве собственности, о праве оперативного управления и постановление на вход в дом. То есть все необходимые документы для того, чтобы войти. Входили с видеозаписью: без видео не было сделано ни одного шага.

— С какой целью пришел Музей архитектуры?

— Во-первых, зафиксировать положение вещей в доме — для этого, собственно, и проводили видеосъемку. Во-вторых, понять, в каком состоянии дом. Я нужна была для того, чтобы сразу сказать, чего не хватает. Вошли с видеокамерой, ничего не ломая. Спокойно все отсняли, все опечатали. Неопечатанными оставили только туалет, ванную и кухню.

После смерти отца Каринская не имела права жить в доме, тем более что при его жизни она там не жила.

— Екатерину Викторовну предупреждали?

— Музей архитектуры предупреждал Каринскую и просил вывезти ее личные вещи в целях составления описи мемориальной обстановки. Я понимаю, что не имею права утверждать, что Каринская вынесла что-то из дома, — но я видела, что нет многих предметов, а она, как исполнитель завещания, должна была обеспечить сохранность всего наследственного имущества и должна нести ответственность за возможные утраты.

— Договориться вам с ней было нельзя?

— Бесполезно. Как мне рассказывал наш двоюродный брат Алексей, в 2005 году он к ней уже обращался. Сказал ей: «Катя, всегда можно договориться. Чего ты хочешь? Всем хватит. И музей будет». На что она ответила: «Я хочу, чтобы тебе ничего не досталось». То же со мной. По-моему, она хочет, чтобы все досталось только ей. Все эти годы после смерти отца она меня в дом не пускала. Теперь я хочу, чтобы ее в доме не было. Я хочу, чтобы в доме был мемориальный музей и чтобы дом был доступен всем, а не избранным.

— А сломанная дверь в памятнике?

— Через три часа после нашего ухода появляется Каринская с группой молодых людей, которые отодвигают охрану и взламывают дверь. Охранники ничего не ломали, они только сменили личинки замка. А эти сломали дверь, чтобы войти в дом. Об этом происшествии имеется заявление в полиции.

— Что сейчас происходит в Доме Мельникова?

— Опись второго и третьего этажей закончена. Сейчас мы должны перейти на первый этаж, где она незаконно проживает. Одно помещение мы на прошлой неделе опечатали, она вскрыла. Я предполагаю, что там есть материалы, которые она хотела скрыть, но не успела.

— То есть, вы считаете, у нее нет цели создать музей?

— Нет. Она не сохраняла дом в надлежащем состоянии. Я считаю, что ее цель — только личная выгода и чувство превосходства над всеми. И больше ей ничего не нужно. Это мое мнение.

— На должность директора музея вы не претендуете?

— Нет. Но и не позволю, чтобы Каринская была директором. Потому что тогда музея не будет. Директору музея нужно быть искусствоведом, кроме того, важная вещь — возраст. Ну не руководят в нашем возрасте музеями. Антонова уникальна, но она была директором музея всю свою жизнь.

— На должность руководителя нового музея назначен Кузнецов Павел Владимирович, а его заместителем — Елизавета Лихачева. Вы можете оценить их компетентность?

— Думаю, что это хороший выбор. А Елизавета Лихачева как раз по образованию искусствовед. Абсолютно им доверяю. Считаю, что они смогут решить все вопросы, связанные как с созданием, так и с реставрацией и дальнейшим функционированием музея.

— А что за история с крестами на могиле вашего дедушки?

— Когда бабушку с дедушкой похоронили, отец сам сделал кресты из белого бетона. Во время похорон отца один из крестов сломался пополам. Фотографии есть, могу показать. Увидев сломанный крест, мы решили заменить оба креста на хорошие дубовые православные кресты с иконами. В общем, они наши кресты ликвидировали: по заказу Саркисяна были сделаны пародии на отцовские кресты, которые выглядят ужасно.

Источник: colta.ru